Не то чтобы вход в сей прекрасный чертог любезному герцогу был заказан. Вовсе нет! Просто сам Лианкур не желал, что бы после посещения салона Артеники, как называла себя маркиза Рамбуйе, он был хоть и весьма любезно, но все же допрошен либо Рошфором, либо самим Красным герцогом. Посему Лианкур ходил лишь в салон к племяннице да к ее близкой подруге - мадам дю Вижан.

Ядвига же с упорством шляхтенки отдалялась от парижского света. Всю зиму 1639 и весну уже нового 1640 года герцогиня Лианкур посвятила посещениям горького госпиталя возле кладбище невинноубиенных. Поскольку никакого осуждения от круга Ришелье, да и от самого великого министра, на сей драмат не исходило, то упорная полячка лечила простолюдинов и тех, кто уже с той поры начал превращаться в буржуазию. Будь она более приветлива с высшим светом, то возможно она стала бы модным лекарем и достопримечательностью Парижа. Но резкая герцогиня предпочла чернь и была наказана всеобщим презрением и забвением.

Мэтр Шико, который изредка наведывался в домик на ул. Бюси, вместе с красивой испаночкой удивлялся терпению полячки и подозревал, что это искупительная жертва за какой-то необычный грех.

1640 год был также полон нестабильности, как и прошедший. Господин Главный никоем образом не покорялся наставлениям со стороны премьер-министра. Их ссоры уже стали предметом всеобщего обсуждения.

Король, который уже несколько успокоился после удаления Коссена от двора вновь испытывал нежные дружеские чувства к своему наставнику. Он с убийственным откровением сообщал о своих любовных ссорах с Сен-Маром. Ришелье же мог только надеяться, что столь бурные, разрушительные и неровные отношения изживут сами себя прежде, чем причинят слишком много вреда.

В 1640 году французы осаждали Аррас. На инспекцию этой осады кардинал выехал чуть ранее короля. Вернулся же он оттуда чрезвычайно больным. Именно тогда у него появился паланкин, в котором его носили, когда приступы геморроя не давали ему сидеть. А ехать было необходимо.

Благодаря злословию Сен-Мара, а также памфетам Матье де Морга политический имидж кардинала в этом году был сильно подпорчен. Поэтому на смену его несравненному обаянию стали приходить осторожность и притворство. Невольно он сам сделал себя мишенью для упреков одновременно как в театральной пышности, так и в мелочной скаредности.

Помимо военных тревог и интриг фаворита Сен-Мара Ришелье пришлось также попереживать из-за теологических разногласий с папским нунцием. В Риме вообще возникло противостояние между итальянской и французской церковью. На что кардинал философски заметил, что "авторитет церкви часто используется для прикрытия сугубо земных устремлений".

Французская церковь предоставила убежище для турецких невольников из испанского посольства. Позже выяснилось, что одним из этих пленников оказался Селим, который вел приватные беседы с герцогиней Лианкур уже дважды и намеревался с посольством попасть в Париж пред светлы очи герцога Ришелье. Селима со всяческими предосторожностями доставили до столицы, но французский посол в Риме пострадал - застрелили его конюшего…

Супруга Лианкура, вынужденная прервать свое подвижничествов больнице, худая и от этого совсем некрасивая, прибыла в отель, где обитал Рошфор для общения с таким же измученным турком.

Беседа была плодотворной и турецкого эмиссара с почетным эскортом и верительными грамотами бережно проводили морем.

Волею судьбы пути кардинала и Ядвиги не пересекались. Любовники любят свои несчастья сильнее, чем свои радости. Министр был погружен в судьбы государства, полячка занята любимым делом. Так текли недели и месяцы. Но вот в Париж прибыл милорд Сомерсет.

Прибыв в Рюэль, а затем отправившись в Лувр английский герцог искал хотя бы признаки своенравной герцогини Лианкур, оставившей его без всякой благодарности в Гранаде. Но герцогини не было нигде. Впрочем даже ее супруга, к которому он испытывал лишь брезгливость, также не было нигде. Не имея в Париже ни осведомителей, ни друзей, герцог уже начал свыкаться с мыслю, что мадам Лианкур для него потеряна на веки, как вдруг он не услышал от одной знатной особы женского пола, что герцогиня так низко пала, что врачует чернь. Герцог вместе с пажом решил прогуляться возле кладбища невинноубиенных и его прогулка оправдалась. Он увидел как дама, действительно похожая на знакомый ему образ брела из госпиталя под охраной двух лакеев. Затем она скрылась в небольшом домике, возле которого Сомерсет также организовал дозор. И тут он был вознагражден за ожидание, ибо полчка через час вышла из дома. Герцог преградил даме путь.

–  Сударыня, - начал он взволновано, - как уповать на милость того, кто меня гонит? И все же кому, как не вам, поведать мне свою печаль, взыскуя утешенья, коли не в слушании вашем?

–  Милорд Сомерсет?
– подняла брови удивленная Ядвига, - Мой слух не привык к таким изыскам речи!

–  Что случилось с вами, мадам?
– ответил герцог вопросом на вопрос, - Почему вы решили умучивать себя неблагодарным трудом в больнице?

–  Я расплачиваюсь за грехи свои, - просто ответила полячка, - Разрешите, сударь. Мне сесть в свой экипаж и вернуться в дом, где я могу отдохнуть от ужасов дня.

Памятуя о том, что герцогиня является женщиной чрезвычайно решительной, Сомерсет пропустил даму к стоявшей неподалеку карете. Не оборачиваясь и не прощаясь Ядвига забралась в свой экипаж и укатила на нем оставив милорда со своими размышлениями одного.

Герцог Лианкур столкнулся с милордом Сомерсетом в Пале-Кардинале на следующий день после встречи лорда и Ядвиги. Английский пэр был хмур, взгляд его блуждал поверх голов. Лианкур намеревался тихонько проскочить мимо своего недруга, но был остановлен брошенной фразой.