–  Бедняжка, - с ехидцей в голосе изрек Ришелье, - она многое теряет, замыкая себя в таких рамках. А впрочем, все женщины весьма странны и противоречивы. Взять даже Комбалетту. Она согласилась вести светскую жизнь лишь тогда, когда папа разрешил ей, соблюдая монашеские обеты, находиться в миру, а не в святой обители. Сколько теперь теологов ломают головы над тем, правильно сделал папа или нет, а Комбалетта спокойна, ибо нашла для себя компромисс.

Процедуры убивали большое количество времени, а постоянное присутствие секретарей и медиков рядом порождало сильное желание куда-нибудь спрятаться. Спасение приходило в виде пушистых мурчащих созданий или тайного бегства в сады. Но сегодня это было невозможно. Вечером намечался публичный прием. Кардинал ненавидел публичные приемы. Его противоречивая натура и расшатанное здоровье часто не ладили между собой, усиливая бесконечные мигрени, которые портили его политический имидж и снижали авторитет у народа… Он был по натуре честолюбцем и ему необходимо было признание и почитание, но природная застенчивость, которую он прятал глубоко внутри, порождала чувство скованности, которое необходимо было постоянно преодолевать на публичных приемах, то есть совершать насилие над своей натурой. После этого, как правило, происходило обострение болезни. Вот поэтому Ришелье со страхом думал о вечерней аудиенции. А она была необходима, потому что по агентурным данным получалось, что прямо у всех под носом, в Париже, работает турецкая шпионская сеть. Сведения были даны двойным агентом, а посему их надо было проверить досконально, а тут турки сами направили посольство на прием к министру. Совпадало еще и то, что английский пэр, герцог Соммерсетский, также напрашивался на прием к кардиналу. И желание столкнуть лоб в лоб эти две стороны, а также выяснить, что они знают друг о друге, ибо турки очень интересовались развитием английского флота, пересиливало знание того, что потом будут боль и страдание плоти.

Появление талантливой супруги герцога Лианкура было очень кардиналу на руку, поскольку сия дама имела редкие способности к быстрому усвоению языков и к усвоению акцентов.

Приобщение герцогини к службе осведомителя Ришелье хотел все же сохранить в глубокой тайне, чтобы только самые доверенные сотрудники знали, что герцогиня не только супруга своего мужа, но и агент кардинала.

Пока кардинал мучался ожиданием вечерней аудиенции, в парижском доме Лианкуров также готовились к ней.

Ядвига за день до того имела длительную беседу с прекрасной кардинальской племянницей про то, что ей надо достойно представить Францию, которая стала теперь для нее второй родиной, перед представителями двух настолько противоположных держав. Знавшая уже о необходимости быть на этом приеме и до этого относительно спокойная Ядвига разволновалась, опасаясь ответственности, тяжким грузом ложившейся ей на плечи.

Мари-Мадлен нежным голоском все продолжала увещевать герцогиню выглядеть достаточно привлекательно, а у Ядвиги от тоски сжималось сердце и холодели кисти рук и ступни.

Прибыв домой, герцогиня Лианкур заперлась в библиотеке, чтобы все обдумать в спокойной обстановке. Пока она там находилась, герцог осматривал ее парижские платья и драгоценности.

Выйдя из библиотеки, Ядвига увидела свой гардероб разбросанным по всей комнате. Любезный супруг поведал ей, что он искал такое платье, которое понравится и туркам, и англичанам. Будучи насмешницей по натуре, полячка сразу предложила герцогу два разных платья разрезать пополам и сделать одно, чтоб одной стороной поворачиваться к турецким гостям, а другой - к английскому посланнику.

–  Может, мне еще и волосы перекрасить?
– спросила она мужа.
– Ты ведь знаешь, что англичане любят рыжих, а турки, наверное, светловолосых.

–  А это блестящая мысль!
– воспламенился герцог.
– Твоей серой внешности не хватает красок, вот и добавь их.

–  Вот так всегда, - с притворной горечью произнесла Ядзя, - стоит только предложить, как… Впрочем, это идея! Возьму у Али хны и басмы. Стану медноволосой.

Утром следующего дня Лианкур не сразу узнал свою супругу и очень веселился по этому поводу. Веселье явно имело нервную подоплеку.

Прибыл парикмахер, который должен был придать гриве герцогини приличный вид.

От средства для закрепления прически пахло салом. Ядвигу затошнило, и она начала отказываться от этой "дивной мази" для волос. Чтобы как-то скрепить непослушные пряди, ей пришлось самой изготовить смесь из ревеня и корня солодки.

Наконец она была одета, причесана и даже накрашена. Лианкур восторженно прищелкнул языком, увидев новую Ядвигу, которая из серой мышки превратилась в хорошенькую улыбчивую женщину, лихо "стрелявшую" подведенными глазами и трепетной рукой весьма возбуждающе перебиравшую шнурки на корсаже.

Прием состоялся в Рюэле. Поскольку король передал все полномочия в данной ситуации Ришелье, тот решил проводить аудиенцию в "родной" обстановке.

Супруги Лианкур прибыли загодя и теперь ждали появления всех действующих лиц, довольствуясь общением с Рошефортом. Затем появилась племянница, которая вошла в залу с озабоченным грустным лицом.

–  Я переживаю за дядюшку, - сразу пожаловалась она Лианкуру.
– Утром ему нездоровилось, как бы все это не закончилось мигренью.

Лианкур пожал плечами.

–  Он привык балансировать между здоровьем и болезнью, - спокойно ответил герцог мадам Комбале, - с Божией и вашей помощью он справится…

–  О, герцогиня!
– с удивлением произнесла Мари-Мадлен, глядя на Ядвигу.
– Вы изменились таким чудесным образом ибо теперь предо мной иная краса.

Ядвига успела только любезно кивнуть, как "на сцене" появился новый "персонаж".

Герцог Сомерсет вошел в зал с гордо поднятой головой, в сознании собственной красоты. Возможно, что некоторым ценителям его красота и показалась бы несколько приторной, но от этого она ничуть не проигрывала.