Но Денисенко был глух и неотзывчив. Выслушал и не согласился.

Договорились встретиться возле родной больницы.

– Если ты такой отзывчивый и времени тебе не жалко, то просто встреть меня и довези до дому. А то сил что-то совсем не осталось, – сказал Геннадий Юрьевич.

На том и порешили.

Хорошо-хорошо, как скажешь, начальник. Гагарину было даже интересно побывать в местах минувшей боевой и трудовой славы.

Вниз, по широкому проспекту, на юго-запад, обгоняя другие машины

(нога на педали), мимо подбрюшья центра и пустот, начинающихся сразу же за центром, после которых город начинает тянуться вверх, увеличивать этажность и вставать на цыпочки.

Раньше ездил на работу под землей, дорога казалась иной, замкнутой и задумчивой, дороги по верху так и не освоил, не успел привыкнуть.

Пожалел, что не ездил таким способом раньше, когда город словно бы распахивает объятья и голодный до впечатлений кислород обволакивает спортивные прелести иномарки, сплетаясь следом в невидимую косичку.

Будто бы ты не едешь, а плывешь, раздвигая складки воздушного океана, пустячок, а впечатлений не оберешься.

Денисенко ждал возле приемного покоя, напротив сквера, где обычно гуляют больные. Гагарин и сам гулял там время от времени, выкуривал сигаретку, приходил в себя после сложных операций. Теперь оптика сменилась: теперь здесь все чужое. Отчужденное.

Вот и сам Денисенко неуловимо изменился – прежних ежедневных встреч у них с Гагариным более нет, отчего контакт утрачен и нужно начинать

"с белого листа", общаться по-новому.

Ради их встречи тучи разошлись. Солнце слепило глаза, так иногда бывает в самом начале зимы, когда природа еще не настроилась окончательно на минорный лад, на свое временное, плановое умирание.

Гена нырнул в машину, механически пожал руку, уставился в точку перед собой.

– Ну что, поехали?

Денисенко кивнул.

И они плавно тронулись с места.

Гагарин включил музыку, понял неуместность жеста, выключил. Гена молчал. Бледный, измученный. Собирался с силами.

Олег решил ехать "огородами", узкими асфальтовыми дорожками, проложенными между многоэтажек, машина ползла медленно, словно для того, чтобы не мешать разговорам. Но разговор не клеился.

– Я знаю, что ты ничем не можешь мне помочь… – наконец решился

Денисенко.

– Веселенькое начало, – ухмыльнулся Гагарин.

Денисенко улыбнулся в ответ. Улыбка вышла скомканной, жалкой.

– Ну, потому что мне никто не может помочь… Я же понимаю…

– И давно у тебя это… такая сильная депрессия? – решил помочь Гагарин.

– А… это… да как узнал.

– Что узнал?

– Понимаешь, Олег, – Денисенко развернулся к водителю. – Я узнал, что я болен.

– Так, – повисла пауза. Нужно спросить или сам скажет?

– Болен? – Скорее всего, нужно все-таки спросить. – Чем?

– Понимаешь, Олег, у меня СПИД. То есть, конечно, не СПИД. Только

ВИЧ. Но ты ж понимаешь… Ты ж понимаешь, Олег…

Рассудком Гагарин, конечно, понимал, понял. Однако название болезни, о которой, разумеется, он много слышал, много знал, удивило его своей абстрактностью.

СПИДом всегда болеет кто-то другой, кого ты не знаешь. Видел по телевизору. СПИД ходит стороной, случается в другом мире. Правда, как выясняется, иногда эти, посторонние миры протекают в наши собственные. Когда твой приятель признается тебе, что болен.

– И давно ты в курсе? – Нужно продолжать говорить. Хотя не знаешь о чем: с чего начать? Что следует спрашивать?

– Ну, какое-то время. Пару дней. Пару дней.

– И как узнал? – Главное не молчать. Почему-то. Заполнять паузы.

– Плановый осмотр, сдал кровь. Сказали. Показали положительную реакцию на тест.

– И что теперь?

– Не знаю. Теперь все знают. Скорее всего, нужно искать новую работу. Или вообще уехать… Уехать.

– Куда?

– Пока не знаю, может быть, домой. Я ж с Украины.

Действительно, с Украины. Из Харькова, что ли, или из Донецка.

Всегда шутили про сало и горилку, как же, как же.

– А твоя Женя? – Гагарин не любил очкастую жену Денисенко, но в данном случае нужно посочувствовать и ей.