Некрич откинулся на спинку стула, заняв его наконец целиком, точно неожиданный прилив патриотических чувств придал ему смелости.

– Нет, гражданина мира из меня не вышло. Не бывает гражданина мира без гроша в кармане. Бедные все – патриоты, не по бедности, а от потерянности. Пролетарии всех стран только и ждут повода друг другу морды намылить! Ты не представляешь, какие со мной приступы патриотизма тут случались! До слез, до мурашек по коже.

Только лишившись родины, понимаешь, чтоЂ она на самом деле для тебя значила! Все мы балансируем на одной ноге на гребне настоящего, и за что нам еще держаться, скажи мне на милость, как не за мысль о величии Отечества?! А то, что миллионы убиты задешево, так это когда было! И главное, что с того?!

Государство – это миф, а память о его жертвах, может, и способна победить время, но против мифа она бессильна! Ты со мной не согласен?

– Не знаю… – Я пожал плечами. – Смотря чья память…

– Ах, как я по Москве скучаю! Даже не ожидал от себя, что так буду скучать.

– По чему больше всего?

– По театру, конечно, я же без него, как улитка без своего дома.

По метро нашему. Да по всему, даже по ночной пельменной, по дяде

Ваде Петушкову…

А это что у тебя такое? – Некрич кивнул на пачку бумаги.

– Все то же… Пытаюсь разлучить легенду и действительность…

– Бесполезно, зря стараешься. Обо мне?

– С чего ты взял?

– Да о чем тебе еще писать, если не обо мне?

– В самом деле…

– " Правда о Некриче "? Ну-ну… Дай прочесть.

Я задумался, решая, стоит ли давать ему рукопись. Хозяин кафе делал Некричу знаки из-за стойки, что пора ему возвращаться к пианино – посетителей прибавилось.

– Хорошо, бери, только верни поскорее.

– Отлично! – Некрич взял пачку бумаги со стола и зажал ее под мышкой. – Ну мне пора снова за работу…

– Постой, Андрей, когда увидимся?

– Тсс!.. Я не Андрей, а Борис, ты что, забыл?.. Чиркин я, Борис

Чиркин. Здесь же через неделю. Все, ауфидерзейн.

Табурет у пианино показался ему низким, он повозился с ним, пытаясь поднять сиденье, и, не сумев этого сделать, положил на него мою толстую рукопись и уселся сверху. "Живой, гад! " – возникло во мне эхом прошлых мыслей. Некрич заиграл

"Подмосковные вечера ", десяток эмигрантов по разным углам кафе вяло захлопали.

Неделю спустя он выложил передо мной рукопись на стол в русском кафе.

– Ну как? – спросил я как можно безразличнее.

– Пиво мне возьмешь?

Я подозвал официанта и заказал ему пива.

– И орешки, не забудь про орешки.

– Хорошо. Еще порцию фисташек, пожалуйста.

Некрич бегло перелистал пухлую кипу бумаг, как работник крупного издательства, и у меня сразу возникло подозрение, что он ничего не читал.

– Ну что тебе сказать… – Он выдержал паузу, отхлебнул пива.
–

Недурно. Местами даже очень недурно. Гораздо лучше, чем я ожидал. Нет, ей-богу, ты небесталанен! Твоя встреча с Ириной в битком набитом вагоне меня очень повеселила, и как Коля с Толей за мной в театре гонялись, ты неплохо описал. Октябрьские события тоже убедительно вышли…

– Твоя похвала – для меня высшая награда, – сказал я.

– Про твои шуры-муры с Ириной я, как ты понимаешь, догадывался, для меня это не было неожиданностью… Но вот почему ты не сказал мне тогда, что она не просто хочет покончить с собой, а при помощи газа? Я бы в жизни туда не сунулся!

– Что теперь говорить… кто ж мог знать?

– Да, говорить уже поздно… Все в прошлом. От целой жизни остались одни обугленные стены. Все это кончилось.

Некрич допил пиво и поставил стакан на рукопись, показывая этим, что ему все с ней ясно, открывать ее он больше не собирается – она тоже принадлежит к числу вещей, оставшихся для него в прошлом, в московской жизни.

– Но главное-то у тебя не получилось. А жаль…

– Что именно?

– Я,- просто ответил он. – Меня там нет. – Некрич кивнул головой на кипу бумаги. – Так, отдельные черты, кое-какие мои фразы, но в сумме я из этого не складываюсь, нет. Увы. Стать моим Эккерманом тебе не удалось. Я и от тебя ускользнул, как от

Гурия с Лепнинским. Ты думаешь, это так просто, да, взять пару моих словечек, два-три жеста, и готово дело?! То же мне, Босуэлл нашелся! Думаешь, раз я тебе одно про своих предков говорил, а

Ирине другое, так ты меня и поймал? Хрена с два! Тебе кажется, что ты меня описал, может, ты даже мнишь, что меня выдумал?! А сам-то ты кто? Откуда ты взялся?! Это благодаря мне ты писатель, это я тебя кем-то сделал, а не ты меня! Кем бы ты был, если б не я? Да никем! Пустым местом! Нолем без палочки!