Когда-то в первом классе приходской школы мы читали волшебную сказку из второй части букваря: Маленький мальчик упал в колодец; там он увидел чудесный город с цветущими садами, молочными реками, кисельными берегами и разноцветными игрушками. По мере того как я читал, каждый слог сказки заставлял меня всё глубже проникать в её смысл. Потом, как-то в полдень, возвращаясь бегом из школы домой, я бросился к дворовому колодцу под сенью виноградных лоз, зачарованно вглядываясь в гладкую, чёрную поверхность воды. Мне казалось, что я скоро увижу чудесный город, дома, улицы, детей и виноградные лозы, усыпанные гроздьями. Я больше не мог удержаться: опустив голову, протянув руки, я хотел оттолкнуться и полететь на дно колодца. В этот миг меня увидала мама, вскрикнув, она подбежала и едва успела схватить меня за пояс…

Ребёнком я чуть не упал в колодец. Став взрослым, я едва не заблудился, столкнувшись с понятием вечность, да и со многими другими, как-то: любовь, надежда, родина, Бог. С каждым осмысленным мною понятием создавалось впечатление, что я избежал опасности и продвинулся ещё на один шаг. Но нет, я только подменял представление, называя это освобождением. Ныне я вот уже на целых два года застрял, постигая, что же такое Будда.

Теперь, благодаря Зорбе, я в этом уверен, Будда будет последним «колодцем», последним понятием, пропастью, и я, в конце концов, освобожусь навсегда. Навсегда ли? Так все говорят каждый раз.

Я разом поднялся, ощущая себя безгранично счастливым. Раздевшись, я бросился в море, весёлые волны резвились вместе со мной. Уставший, я вышел из воды, подставив грудь ночному ветру, чтобы обсохнуть, а затем пошёл лёгким широким шагом, будто сумел избежать большой опасности; я чувствовал, что ещё теснее, чем когда-либо прежде, связан с матерью-землей.

Едва увидав берег с лигнитом, я сразу остановился: в хижине горел свет. «Должно быть, Зорба вернулся!» - подумал я с радостью.

Я едва не побежал, но сдержался. «Нужно скрыть свою радость, - сказал я себе, - принять недовольный вид. С этого и надо начинать: я-де послал его по срочным делам, а он, он пустил деньги на ветер, снюхался с девкой и опоздал на две недели. Нужно сделать разгневанный вид, это необходимо…»

Дальше я двинулся медленным шагом, чтобы успеть разозлиться. Я старался, хмурил брови, сжимал кулаки, повторяя жесты разгневанного человека, вызывая в себе злость, но у меня ничего не получалось. Напротив, чем ближе я подходил, тем больше была моя радость. Подобравшись на цыпочках к освещённому оконцу, я заглянул. Зорба, опустившись на колени, разжигал очаг, чтобы сварить кофе. Сердце моё оттаяло, и я крикнул:

– Зорба!

В ту же минуту дверь раскрылась и Зорба, босой, без рубашки бросился наружу. В темноте он вытягивал шею и, заметив меня, раскрыл объятия, но тотчас, сдержав свой порыв, опустил руки.

– Рад тебя видеть, хозяин!
– сказал он нерешительно, стоя передо мной с вытянутым лицом. Я силился придать своему голосу строгость:

– Рад, что ты не посчитал за труд вернуться, - сказал я с усмешкой.
– Не подходи, от тебя несет туалетным мылом.

– Эх! Если бы ты только знал, как я отмывался, хозяин, - пробормотал он.
– Я навёл такой лоск, так скоблил свою проклятую кожу, пропади она пропадом, перед тем как показаться тебе! Пожалуй, я целый час себя драил. Но этот чёртов запах… Хотя, чем он мешает? Скоро он пропадёт сам собой.

– Войдём в дом, - сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Мы вошли. Сарай наш пропах духами, пудрой, мылом, короче - женщиной.

– Скажи-ка, что это за штуки, а?
– воскликнул я при виде лежавших на ящике дамских сумочек, туалетного мыла, чулок, небольшого красного зонтика и малюсенького флакона духов.

– Это подарки… - прошептал Зорба, опустив голову.

– Подарки?
– крикнул я, пытаясь взять гневный тон.
– Подарки?

– Подарки, хозяин, не сердись, это для бедняжки Бубулины. Скоро Пасха, а несчастная… Я снова едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

– А чего-нибудь поважнее ты ей не привёз?..
– спросил я.

– Чего?

– Неужели непонятно? Обручальные кольца! Тут я ему рассказал о том, как втирал очки влюблённой русалке.

Зорба почесал затылок и на минуту задумался.

– Ты нехорошо поступил, хозяин, - сказал он, наконец, - ты нехорошо поступил, не в обиду тебе будь сказано. Такие шутки вроде этой, хозяин… Женщина, это создание слабое, деликатное, сколько раз нужно тебе об этом говорить, а? С фарфоровой вазой нужно обращаться с большой осторожностью. Мне стало стыдно, я тоже сожалел об этом, но было слишком поздно. Я сменил тему разговора.

– Ну, а тросы?
– спросил я.
– Инструменты?

– Я всё привёз, всё, не расстраивайся! «И овцы целы и волки сыты». Канатная дорога, Лола, Бубулина - всё в полном порядке, хозяин! Он снял кофейник с огня, наполнил мою чашку, дал мне привезённые бублики с кунжутом и халву с мёдом, которые (он это знал) были моим любимым лакомством.

– Привёз тебе в подарок большую коробку халвы!
– сказал он с нежностью.
– Я не забыл о тебе.

Смотри, взял и небольшой пакет арахиса для попугая. Никого не забыл. Теперь ты видишь, у меня голова на месте, хозяин!