«где фермеры составляют 45 % населения, но кормят всю страну. Давайте возьмем сельское хозяйство США, обеспечивающее продовольствием все государство, и конкурирующее на всех рынках. Но наши крестьяне — 83 % населения — находятся на столь низкой ступени развития, что не могут обеспечивать хлеб в достаточном количестве как для остальных 17 % населения промышленных центров и городов, так и для самих себя».

На конференции, посвященной организации совхозов в восточных регионах СССР, проходившей в Москве в мае 1928 г., т. е. вскоре после того как неурожай 1928-го стал вполне очевиден, украинский чиновник Грушевский, руководитель Укрсовхозтреста, одобрил этот проект, пояснив свое мнение ограниченным производственным потенциалом крестьянского сельского хозяйства. Отметив, что Украина обеспечивает около 40 % всех запасов советского зерна, он упомянул о неурожае осени 1928 г. и добавил: «Достаточно только одной Украине пережить неурожай, и все мы окажемся в сложной ситуации». Голод в Украине стал для советских лидеров важной составляющей аргумента о необходимости изменений в советском сельском хозяйстве.

http://news2000.org.ua/f/44056

Коллективизацию советского сельского хозяйства в 30-е годы вполне можно считать наиболее важной и болезненной из множества трансформаций, на которые коммунистический режим обрек народы бывшей Российской империи.

В исторических и прочих публикациях эта политика рассматривается со значительной долей двойственности. С одной стороны, этот процесс отличался высокой степенью насилия и жестокой политикой «раскулачивания». Он спровоцировал многочисленные протесты крестьянства, разрушил сельскохозяйственную систему и стал одним из факторов Великого Голода 1931–1933 годов (хотя и не самой главной причиной). [1] В то же время коллективизация привела к существенной модернизации традиционного сельского хозяйства в Советском Союзе и заложила фундамент для относительно высокого уровня производства продуктов питания и потребления в 70—80-х годах. [2]

Двойственность мнений в отношении коллективного сельского хозяйства распространяется и на намерения советского режима, осуществлявшего коллективизацию. В частности, ключевым моментом для понимания мотивов, подтолкнувших режим к принятию решения о проведении такой политики, является отношение Сталина к крестьянству и сельскому хозяйству с учетом роста авторитета и полномочий, которые Сталин приобрел к концу 20-х годов. Тем не менее научное обсуждение его взглядов на сельское хозяйство и связанные с этим вопросы (крестьяне, голод, развитие сельского хозяйства) представляется проблематичным. Например, редко где в исследованиях (практически нигде) обсуждаются его ранние работы, посвященные крестьянству. В некоторых исследованиях враждебность Сталина к крестьянам считается аксиомой и рассматривается как фундаментальное объяснение причин трагедий, пережитых крестьянством в 30-е годы. Так, например, поступает Роберт Конквест, цитируя Хрущева, заявившего, что «для Сталина крестьяне были быдлом». [3]

Помимо подобных крайних и неадекватно обоснованных точек зрения, в исторической литературе представлено несколько интерпретаций взглядов Сталина на аграрные вопросы и намерения, под влиянием которых им было принято решение о коллективизации сельского хозяйства. Существуют два диаметрально противоположных вида этих интерпретаций: эксплуатация (с этой точки зрения целью Сталина в процессе коллективизации был поиск путей более легкого отбора продуктов и прочих ресурсов у сел) или развитие (по этой версии Сталин ставил перед собой задачу модернизации сельского хозяйства с целью повышения его продуктивности). Первую точку зрения читатель может встретить в массе публикаций. [4] Например, Александр Эрлих цитирует выступление Сталина на июльском пленуме 1928 года, где Сталин говорил о необходимости получать дань от крестьян и модернизировать сельское хозяйство. Эрлих утверждает, что второе утверждение Сталина — по сути политическая ложь. «Провозгласить так многословно то, что коллективизация необходима для выжимания соков из крестьян наиболее эффективным способом, было бы ошибочной тактикой.

Гораздо умнее было бы представить колхоз в качестве непреложного условия модернизации советского сельского хозяйства и резкого повышения его продуктивности». [5] Сторонники подобных взглядов считают, что Сталин просто адаптировал концепцию «примитивного социалистического накопления» Преображенского. [6] На базе таких воззрений один специалист по развитию экономики писал, что «исторически масштабное сельское хозяйство было внедрено в СССР вовсе не как средство модернизации сельского хозяйства, сокращения производственных затрат или повышения доходов крестьян. Доминирующим мотивом было преодоление трудностей в организации государственных закупок». [7] Подобную интерпретацию я называю «теорией эксплуатации».

В прочих публикациях высказываются сомнения в правильности таких взглядов на коллективизацию или приводятся альтернативные точки зрения. В 70-е годы Джеймс Миллар и Майкл Элльман оспорили «теорию эксплуатации», которую Миллар именовал «стандартной версией», на основании расчетов советского экономиста Барсова. Они доказывали, что во время первой пятилетки (1928–1932) сельское хозяйство было скорее исключительно получателем, нежели донором ресурсов советской экономики. [8] Тем не менее такое положение дел они считали неожиданным последствием коллективизации, не входившим в планы правительства. Э. Х. Карр писал в 60-е годы, что советские лидеры надеялись — проводимая ими коллективизация и механизация сельского хозяйства повысит производство и увеличит сбыт. Тем не менее Карр полагал, что трудности во время зернового кризиса (недостаточного снабжения городов продовольствием, начиная с 1927 года) в основном были вызваны недостатками маркетингового, а не производственного характера. В 1980 году Марк Харрисон провел анализ основных научных взглядов на причины «запрета нэпа» советской властью и пришел к выводам, близким к версии Карра. Он вновь повторил аргумент о том, что режим провел коллективизацию для повышения объемов реализуемого зерна и облегчения процесса государственных закупок, но также отметил, что дефицит зерна в 1928–1929 годах невозможно было разрешить иными альтернативными методами, а потребности страны в ресурсах согласно плану первой пятилетки превосходили потенциал сельского хозяйства периода нэпа. [9] Согласно данной интерпретации, советские лидеры провели коллективизацию, по крайней мере отчасти, и для увеличения объемов производства.

Моше Левин доказывал, что объем производства и закупки зерна снизился по сравнению с довоенными годами, а режим надеялся исправить ситуацию за счет коллективизации. И все же он полагал, что советское руководство больше внимания уделяло закупкам продовольствия на фермах, чем повышению производительности и модернизации сельского хозяйства, [10] . [11] Исаак Дойчер утверждал, что «Сталин погрузился в пучину коллективизации из-за хронической опасности голода в 1928-м и 1929 году», что также подразумевает необходимость повышения объемов производства. [12] С другой стороны, постсоветские исследователи взяли на вооружение крайне радикальную версию теории эксплуатации, даже несмотря на то что новые архивные данные, использованные ими в работе, противоречат подобным выводам.

В этой статье рассматриваются взгляды Сталина на сельское хозяйство в рамках его отношения к крестьянам, сельскому хозяйству и коллективизации. Анализ основан на опубликованных работах и ряде архивных источников — от самых ранних публикаций Сталина до его статьи «Год великого перелома» в газете «Правда» 7 ноября 1929 года. Автор не претендует на исчерпывающую полноту изучения его взглядов, но в статье представлены доказательства и проведен анализ, демонстрирующий, что поборники «теории эксплуатации» упускают из виду, искажают и вырывают из контекста так много письменных и устных заявлений Сталина, что ошибочно трактуют взгляды и намерения Сталина и его команды в вопросах аграрной политики, а также их решения о проведении коллективизации.