– Нет!

Еще удар. Костяшки пальцев заныли – похоже, разведчик не рассчитал силы.

Фон Либенфельс оскалился и плюнул в лицо допросчика.

Третий удар заставил немца потерять сознание. Пленник бессильно обвис на руках держащих его солдат, из уголка рта потянулась к земле струйка кровавой слюны.

У Петра от ярости раздувались ноздри, сердце колотилось с частотой мотора. Весь мир исчез, осталось только это круглое, до омерзения презрительное лицо.

– Товарищ капитан, – кто-то тронул его за рукав. Петр оглянулся, с некоторым трудом сфокусировал взгляд и понял, что за руку его держит лейтенант Сиркисян.

– Что? – изо рта капитана вырвалось нечто похожее на волчье завывание. Лейтенант с изумлением посмотрел на командира.

– Можэт, не стоит его бить? – сказал он. – Есть же другиэ способы… Нэ будэм уподобляться фашистам!

– У нас нет других средств для допроса, – ответил Петр жестко. – Будь у нас спирт, я бы его напоил допьяна. Но ведь нет ничего, и каждый час работает на них. Кто знает, что смогут изобрести безумцы в этом замке?

– Я понимаю, товарищ капитан, – пробормотал Сиркисян. – Но ваши методы…

– Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, – сказал Петр. – Когда я находился в Шаунберге, ко мне применяли гораздо более изощренные методы. А вы, как я вижу, давно не работали с пленными. Это всего лишь допрос, не более того.

– Ну да, – буркнул лейтенант и отошел, поняв, видимо, что спорить сейчас с капиталом бессмысленно.

Петр повернулся к пленнику. Тот уже пришел в себя. Но в светлых глазах его, под белесыми мохнатыми ресницами, не было страха, только презрение высшего существа к низшему, к тому, кто способен лишь причинять боль, но встать вровень – никогда…

– Ну что, будете говорить? – спросил Петр, заранее зная ответ.

– Свиньи! – пленный арман закрыл глаза. Видно было, что бить его можно сколько угодно, всё равно он не сдастся и не заговорит.

– Привяжите его к дереву, вон к тому, – сказал Петр конвоирам, потирая ноющий кулак. В груди остывала, точно покрывающаяся коркой лава, ярость. – Рот заткните. Спать и пить не давайте. Сами меняйтесь каждые три часа. Если захочет говорить – зовите меня.

– Пойдем, фюрер недоделанный, – сказал один из солдат, а второй принялся деловито запихивать фон Либенфельсу в рот кляп.

Когда Петр сел, к нему подошел Сиркисян. Лицо сапера было спокойно, лишь слегка поджатые губы выдавали недовольство.

– А эсли он и завтра нэ заговорит? – спросил лейтенант. – Что тогда?

– Завтра – последний день поисков в любом случае, – ответил Петр устало. – Если пленник не сообщит нужные сведения или мы сами ничего не найдем, то завтра в ночь будем уходить.

Кто-то радостно вздохнул за спиной, предвкушая скорый путь к своим, но на душе у Петра было тяжело.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

3 августа 1945 года, 23:24 – 4 августа 1945 года, 0:59

После вечернего ритуала Виллигут, вопреки обыкновению, ощутил не прилив сил, а мерзкую, липкую слабость. Облака к ночи разошлись окончательно, и нависающее над головой небо, покрытое тысячами сверкающих огоньков, внушало бригаденфюреру необъяснимое беспокойство.

Подойдя к ограждению башни, он попытался отдышаться, но свежий вечерний воздух отдавал смрадом паленой щетины.

– Вы в порядке, товарищ? – поинтересовался Хильшер, неслышно подходя сзади.

– Нет, – честно ответил Виллигут, разворачиваясь. – Что-то со мной не так…

– Хм-м, – верховный арман, глаза которого голубовато светились во мраке, некоторое время разглядывал бригаденфюрера, а затем сказал:

– Кажется, вы переутомились. Пойдемте со мной, я попробую помочь.

Словно сомнамбула, двинулся Виллигут за верховным арманом. В себя пришел только в главном зале для церемоний, возле кубического алтаря. Здесь было полутемно и тихо, витал слабый аромат сгоревших свечей.

Пока он осматривался, Хильшер притащил откуда-то стул и предложил с вполне искренним участием:

– Присаживайтесь, бригаденфюрер, и закройте глаза.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Виллигут, опускаясь на холодное и жесткое сиденье.

– Немного привести вас в порядок, – усмехнулся верховный арман. – Небольшая энергетическая встряска вам не повредит. А потом приглашаю вас ко мне, попить чаю. Надеюсь, вы не откажетесь?

– Ни в коем случае.

Виллигут сидел с опущенными веками, но слух и прочие ощущения подсказывали, что Хильшер что-то делает. Слышались тихие шаги, кожа затылка и лица ощущала легкие дуновения воздуха, словно от проходящих рядом рук.