— Хороший. В кожаных ножнах. Ну, всё равно, чёрт с ним! Только чтобы поляк взял меня на Лопатку…

Мы пришли в избу Хрущёва и застали всех в сборе. Даже Беспойск был там. Я сейчас же рассказал подробно, как письмо досталось Ваньке, но не сказал, как вернул Ваньку от крепости. Беспойск тут же вскрыл письмо и прочёл. Нахмурился, передал Хрущёву. Потом посмотрел на Ваньку.

— Ну, молодец! Побольше бы таких. Что тебе сделать?

Вместо Ваньки заговорил я:

— Он хочет ехать с нами на Лопатку. Будет работать.

— Хорошо. На Лопатку так на Лопатку. А теперь идите, ребята.

Мы вышли из избы. Нам было о чём поговорить. Но Хрущёв закричал в дверь, чтобы мы далеко не уходили, нас скоро позовут. И правда, скоро позвали.

Мы вошли в избу и увидели, что все офицеры сидели за столом. Хрущёв — посередине.

Он нас и начал допрашивать. Просил говорить только правду. Мы пообещали.

— Почему Леонтьев сам не пошёл с письмом? — спросил Хрущёв Ваньку.

— Сказал, что болен, сам идти не может.

— Видел он, что ты сюда пошёл?

Тут я ответил за Ваньку:

— Нет, не видел. Мы задами прошли.

— Когда ты обещал вернуться с ответом?

— Скоро.

— Тогда нам надо торопиться, — сказал Беспойск. — Изменник не ждёт. Если скоро ответа не будет, он сам пойдёт к коменданту с доносом. Идите, ребята.

Мы вышли с Ванькой, походили около дома с надеждой, что нас пригласят ещё. Но больше нас не звали, и мы пошли домой, где разговаривали до ночи. Когда Ванька ушёл, я побежал в кузню. Но отца там не было, и я вернулся домой.

Отец пришёл поздней ночью. Я проснулся и начал было рассказывать ему всю историю. Он махнул рукой.

— Знаю, дело прошлое! Леонтьев умер.

— Когда умер?

— Час назад. Не в том дело. Беспойск приказал сорок штыков приготовить. Лопат, говорит, и борон больше не надо. Так что ты в школу завтра не ходи.

Я не пошёл в школу на другой день. К обеду по посёлку распространилось известие о смерти Леонтьева. Вечером его похоронили.

Только гораздо позже, через полгода, я узнал, что Леонтьев посылал с Ванькой Нилову донос, указал весь секретный комитет по фамилиям и даже о том, что отец сделал штык, написал. По приговору секретного комитета Панов заставил Леонтьева выпить стакан чаю с казариновским сахаром.

Перед смертью Леонтьев сознался, что записку Казаринову написал тоже он.

Приехал верхом на олене Паранчин. Давно у нас не был. Ловко соскочил с седла, отпустил оленя, вошёл в избу. Стал у порога, начал улыбаться во весь рот.

Отец ему обрадовался, закричал:

— Что?

— Гаги улетели с залива, значит, скоро весна. На Чекавке стал корабль, должно быть, из Охотска, промысловый. А может быть, и не промысловый.

Что скоро весна, это мы знали и без Паранчина. Небо долго оставалось зелёным после захода солнца, и дни заметно увеличивались. Но откуда взялся корабль?

Отец посмотрел на меня тревожно. Корабль из Охотска на Чекавке — это не было предусмотрено нами.

— Чей корабль, Паранчин?

— Говорю, не знаю. Небольшой, с одной мачтой.

Отец подошёл к нему близко, повернул его лицом к двери, легонько толкнул:

— Садись на оленя, поезжай по берегу моря. Может, узнаешь, что за корабль.

— Ладно, съезжу. Пороху дашь?

Паранчин прекрасно знал, что отец не раздаёт пороху. За десять лет не дал ему ни щепотки. Но тут произошло чудо.

— Дам тебе пороху, — сказал отец. — Только поезжай не мешкая.

Паранчин посмотрел серьёзно — не шутят ли с ним? Сразу понял, что отец не шутит.

— Ладно, скоро узнаешь…

Вышел во двор, вскочил на оленя, уселся в седло недалеко от головы и, покачиваясь из стороны в сторону, затрусил к морю.

Отец походил по комнате, остановился и сказал мне:

— Иди, Лёнька, к Хрущёву. Скажи, что корабль пришёл. К вечеру будем знать, что ему здесь надо.

Я прибежал к Хрущёву. Он выслушал внимательно, спросил про Паранчина:

— Верный человек?

— Свой.

— Ну хорошо, подождём до вечера.

И принялся вычерчивать географическую карту. Я стал смотреть, потом попросил объяснить чертёж. Хрущёв показал Охотское море, а кругом много островов маленьких. Это Курильские острова. Я спросил:

— Пройдём мимо них?

— Пройдём.