Присев на корточки в углу, верзила яростно грыз кукурузу и молчал. Юноша стоял, отвернувшись от него, и смотрел через открытую дверь наружу. Узкая, только что пробудившаяся ото сна улочка, над которой еще не успела подняться пыль. Влажная земля благоухала. Свет и ночная роса повисли в листве растущей напротив маслины, и казалось, что дерево радуется. Очарованный юноша вбирал в себя утренний мир. Но тут рыжебородый обратился к нему:

– Закрой дверь, – прорычал он. – Разговор есть. Услышав злобный голос, юноша вздрогнул, закрыл дверь и, присев на верстак, приготовился слушать.

– Я пришел, – сказал рыжебородый. – Я пришел, все уже готово.

Он умолк, отшвырнул прочь кукурузный початок, подмял жестокие голубые глаза и вперил взгляд в юношу. Его толстая, изрезанная морщинами шея напряглась.

– А ты готов?

Свет становился все сильнее, и лицо рыжебородого было теперь хорошо видно. Лишенное согласованности и противоречивое, это было не одно, а целых два лица.

Одна его половина смеялась, другая угрожала, одна испытывала мучения, другая оставалась неподвижной, словно была вырезана из дерева. А если на какое-то мгновение обе половины обретали согласие друг с другом, за их примирением чувствовалось продолжение непримиримой борьбы Бога с Демоном. Юноша молчал.

Рыжебородый искоса бросил на него гневный взгляд.

– Ну, так что: ты готов? – повторил он свой вопрос и уже было поднялся, чтобы схватить юношу за плечо, тряхнуть, разбудить его и заставить дать ответ, но не успел сделать этого.

Послышался рев трубы, и на узкую улочку вдруг въехали всадники, за которыми тяжелым размеренным шагом шли римские солдаты. Рыжебородый сжал руку в кулак и воздел его к потолку.

– Боже Израиля; – прорычал он. – Пришел час. Сегодня! Не завтра-сегодня! Он снова повернулся к юноше.

– Ты готов? – опять спросил рыжебородый и, не дожидаясь ответа, заговорил: – Нет! Нет, ты не понесешь крест! Это я тебе говорю! Народ собрался, Варавва и его удальцы спустились с гор. Мы сокрушим темницу, вырвем оттуда Зилота, и тогда свершится – не смей качать головой! – тогда свершится чудо! Спроси об этом у своего дяди раввина! Вчера он собрал всех нас в синагоге – только ты не изволил явиться туда – собрал нас и стал говорить с нами. «Мессия не придет, – воззвал он, – Мессия не придет до тех пор, пока мы будем сидеть сложа руки! Бог и народ должны вместе бороться за то, чтобы Мессия явился!» Так и сказал – слышишь! – одного «Бога недостаточно, вот как, одного народа недостаточно – они должны быть вместе, понятно?! Он схватил юношу за плечо, встряхнул его:

– Слышишь? О чем ты думаешь? Ты должен был прийти туда, ты должен был послушать своего дядю, ты должен был взяться за ум, несчастный! Ведь Зилот, которого хотят распять сегодня нечестивые римляне, возможно, и есть Тот, кого ожидало вот уже столько поколений! Если мы оставим его в беде, если мы не бросимся спасать его, он так и умрет, не явив нам, кто он есть на самом деле. Если же мы бросимся спасать его, свершится чудо. Ты спросишь, какое чудо? Он сбросит рубище, и на главе его воссияет царский венец Давидов! Мы все рыдали, а почтенный раввин воздел руки к небу и возгласил: «Боже Израиля! Сегодня! Не завтра – сегодня!» И тогда все мы воздели руки, хватая ими небо, и стали взывать, угрожать и рыдать: «Сегодня! Не завтра – сегодня!» Слышишь меня, Сыне Плотника, или я говорю на ветер?

Устремив взгляд из-под полуприкрытых век в противоположную стену, на которой висел ремень с острыми гвоздями, юноша слушал. Из-за резкого, грозного голоса рыжебородого из соседней комнаты доносились приглушенные, хриплые звуки – тщетные усилия престарелого отца: он шевелил устами, пытаясь заговорить. Оба голоса сливались в сердце юноши воедино, и вдруг ему показалось, что всякое человеческое усилие обречено на поражение.

Рыжебородый схватил юношу за плечо, встряхнул его:

– О чем размечтался, полоумный? Ты слышал, что говорит брат твоего отца, почтенный Симеон?

– Так Мессия не придет… – проговорил юноша, устремив взгляд на только что изготовленный крест, залитый нежным розовым светом утренней зари.

– Нет, так Мессия не придет. Он никогда не отречется от рубища, не станет носить царского венца, а народ не бросится спасать его. И Бог тоже не сделает этого. Мессии не будет спасения. Он умрет в рубище. Все, даже самые верные последователи, покинут его, и он будет умирать в одиночестве на вершине пустынной горы, а главу его будет венчать терновый венец.

Рыжебородый повернулся и изумленно глянул на юношу. Одна половина его лица сияла, другая была покрыта мраком.

– Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал это?

Юноша не ответил. Он соскочил с верстака – было уже вполне светло, – схватил горсть гвоздей и молоток и бросился к кресту. Но рыжебородый опередил его: одним прыжком он очутился у креста и стал яростно колотить по нему кулаками и плевать на крест, словно это был человек. Когда он обернулся, его борода, усы, брови кололи юношу в лицо.