– Как – что? – загорячился Мишка. – Вы посмотрите, посмотрите внимательно! В квартирах

Зарубиных и ювелира были найдены окурки. Вот фотографии. Окурки были оставлены бандитами.

Доказано. Но главное, на что почему-то не обратили тогда внимание, – прикус на фильтре во всех случаях аналогичен! Я сравнил.

– Криминалист… – В голосе капитана звучал сарказм. – Ты закончил?

– Нет! – Разгоряченный Снегирев ткнул пальцем в одну из фотографий из дела ювелира Сорокина. – Сейф в квартире ювелира был вскрыт точно таким же образом, как и в магазине! Вот!

– Послушай, Михал Иваныч, тебе какое дело поручено расследовать?

Вежливое обращение капитана не сулило Мишке ничего хорошего.

– Занимаешься Валетом и Щукой, так и занимайся. Не лезь в чужой огород. Усек?

– Я и не лезу…

Мишка покраснел от обиды, как вареный рак.

– И, кстати, я еще не закончил. В квартире Зарубиных экспертам удалось «срисовать» отпечатки пальцев.

Очень неважные, и по тем временам практически непригодные для идентификации. Я попросил экспертов проверить на нашей новой аппаратуре, и вот что из этого вышло…

Снегирев, не глядя на своего начальника, положил перед ним листок бумаги.

– Заключение экспертов… – Тесленко прочитал и неожиданно почувствовал, как его захлестнула горячая волна. – Валет и Кривой?!

– Так точно, товарищ капитан, – официально ответил Снегирев, хмуро глядя мимо Тесленко.

– Миша, извини, я был не прав.

Тесленко протянул Снегиреву свою широченную ладонь.

– Ладно, не дуйся, – сказал он миролюбиво. – Держи пять.

Мишка, какой-то миг для вида поколебавшись, крепко пожал руку капитана.

– Да, брат, это, я тебе доложу, бомба. – Тесленко пристально посмотрел на Снегирева. – Это все?

– Почти.

– Что еще ты откопал?

– Есть у меня одна версия… – Снегирев заколебался. – Не знаю, насколько она правдоподобна…

– Ну-ну, – подбодрил его Тесленко.

– Бандиты при грабеже квартиры Зарубиных допустили промах. Так уж вышло, что остался свидетель, малолетний сын Зарубиных. Он был ранен.

– Его опрашивали?

– Да. То есть, не совсем так… Мальчик был в шоке, его долго лечили. Следователь, по настоянию врачей, не рискнул детализировать обстановку грабежа до полного выздоровления мальчика. Сына Зарубиных не стали расспрашивать о грабителях, чтобы не травмировать мальчика.

– А потом?

– Потом дело просто сдали в архив. «Висяк»…

– Бывает… – поморщился Тесленко, вздыхая. – Чтобы не портить отчетность последующих кварталов… Где теперь этот мальчик?

– Я наводил справки. Исчез. Он ушел из семьи, приютившей его после смерти родителей. И как в воду канул.

– Нескладно получается… Нужно его разыскать. Во что бы то ни стало.

Тесленко ненадолго задумался, а затем сказал:

– Ну, ладно, выкладывай свою версию…

У «вертушек» заводской проходной, в просторном вестибюле, толпились рабочие. Костя, подивившись про себя столь необычному в это время скоплению народа, протянул пропуск хмурому охраннику.

– Костя, погодь! – окликнул его знакомый голос.

Костя обернулся и увидел пушистые седеющие усы дяди Миши, его усталые, поблекшие от старости глаза.

– Здравствуйте, дядя Миша! – обрадовано воскликнул он – старый лекальщик был уже больше недели на больничном. – Как здоровье?

– Здоровье, Костик, сам знаешь какое… А вообще, пошел на поправку. Не в этом дело… Ты что, ничего не ведаешь?

Дядя Миша пытливо посмотрел на Костю.

Только теперь юноша заметил подозрительно покрасневшие веки старика, мокрую щеку и крохотную слезинку, запутавшуюся среди пожелтевших от табака волосков в седых усах.

– Что с вами, дядя Миша?

– Со мной? Со мной ничего… Ничего. Там…

Старый лекальщик махнул рукой в сторону стенда для объявлений и отвернулся, стараясь скрыть вновь набежавшую слезу.

Сердце в груди вдруг застучало неожиданно громко. Костя начал пробираться поближе к стенду.

Заводчане молча уступали ему дорогу, старательно избегая встречаться взглядами.

Костя посмотрел на плакат, прикрепленный к стенду, и едва не застонал от нестерпимой жгучей боли, на мгновение помутившей рассудок. Он закрыл глаза и пошатнулся. Его бережно поддержали, окружив плотной стеной.

Костя медленно сделал еще один шаг и прикипел взглядом к большой фотографии в траурной рамке – оттуда на него смотрел с неизменным ласковым прищуром названный брат Саша Кауров.