— Блас? Это, все, ты, Гийом, Играющий со Смертью. И принца ты, и Понсе.

— Конечно, решил захватить власть, — Гийом прислушался, снаружи было тихо.

Солнце пекло все так же. Наемников видно не было. Наверное, вид Кербона-Гюрзы, выползающего из башни, отбил у них всякую охоту рисковать.

— Когда убили Хорхе и Бласа, — голос Ангелы почти не дрогнул, — Когда их убили, мы с Ги спали в одной постели.

— Вы? — Гонсало приподнялся.

— Да, — Ангела сжала его руку, волосы ее совсем перепутались, обнажив маленькое оттопыренное ушко, — Мы всю ночь любили друг друга, а потом счастливые крепко спали. А ты что делал, поборник чести? Чья кровь на твоих руках, любитель играть в благородство?

Молодой чародей стиснул зубы и тихо завыл, скребя пальцами по камню.

— Господи, — простонал он, — Кербон пришел ко мне после твоего возвращения из-за Жаркого Берега, — обратился он к Гийому, — Обвинил тебя.

— И ты поверил, — вздохнул Гийом, выдергивая из плеча иглу — подарок воскресшего ученика, — Как легко соглашаться с обвинениями в адрес соперника, он ведь плох по определению.

— Потом герцог, он говорил о том, что твое влияние на Хорхе опасно для государства. Понсе — он стал последней каплей. Я испугался.

— Того, что я тебя убью? Правильно. Знал — переломал бы дураку все кости.

— Потом Хорхе умер. И все закружилось. Принц, Блас. Педро — он тоже был хорошим идальго. Настоящим рыцарем.

— Знаю. Убивать гвардейцев — тех, что признали Ангелу, — какого оно было?

Гонсало де Агиляр не ответил. Израненный наставник с трудом сел на пол рядом с ним.

— Глупый мальчишка, — Ангела провела пальцами по его щеке, — Все ревность. Я приношу людям несчастье. Пощади его, Гийом.

Маг вытер стилет об золотистый плащ противника и спрятал в ножнах в рукаве.

— Уже. Хоть он и заслужил смерть. Но я столько вложил в него, — посмотрел в глаза Гонсало, — Живи. Думай. Думай своей головой, — он расстегнул растерзанную и прожженную на груди серую куртку, достал из кармашка маленький флакон, — Пей. Стилет отравлен.

Гонсало подчинился. Гийом крепился, но ему ужасно хотелось спасть — побочное действие амулета-сапфира на груди. Короткая схватка стоила камню доброй половины блеска. Заряжать его было не чем, да и желания пить чужие жизни у мага больше не было. Почти. Кербон-Гюрза должен был умереть.

— Ты пощадил меня. А вот я тебя еще нет, — сказал неожиданно Гонсало, — Смотри, — на миг его светлые глаза стали полностью серыми как пепел.

Ангела отшатнулась. Гийом уважительно покачал головой.

— И давно ты это в себе носишь? Нельзя такую силу долго держать. Она жаждет воли. Ест изнутри.

— С момента возвращения Кербона, — в голосе Гонсало мелькнуло торжество, он понял, учитель впечатлен, — На крайний случай. Как сейчас.

— Лет десять-пятнадцать жизни ты уже потерял. Радуйся, что живем мы долго. Сейчас ее и выпускать опасно — не справишься — разорвет.

— Не боишься?

— Нет. За себя — нет. Отвык. Только за Ангелу. Но ты ее не обидишь.

Принцесса молча переводила взгляд с одного чародея на другого. Чувствовала, что одно неосторожное слово может привести к беде.

— А если так…? — Гонсало приподнялся на кулаках, в голосе его был вызов.

— Давай. Я же сказал — отвык. Только ты уверен, что Ангелу защитишь от Кербона и наемников? — маг кивнул в сторону двери, превращенной в груду щепы, — И от Гальбы.

Принцесса с ужасом догадалась, о чем так спокойно говорят маги. Но слова, обращенные к Гийому, застряли у нее на губах. Что-то мешало языку, что-то фамильное. Изо рта вырвался лишь глухой кашель.

Оба мужчины с беспокойством посмотрели на нее.

— Здешний климат ее опасен. Я бы предпочел леса и холмы. Провинцию.

— Кардес? — угадал Гонсало.

— Да. Глушь, тишь, покой, безопасность и две границы рядом.

— Помоги мне встать, — внезапно сказал Гонсало.

Маг вскочил на ноги и подал ему руку. Молодой чародей с трудом поднялся, прижимая одну руку к животу. Морщась, стал расстегивать пуговицы на своем одеянии.

— Снимай куртку, — приказал он Гийому.

— Зачем?

— Снимай. Меняемся.

Гийом молча подчинился. Гонсало накинул на себя его серую куртку и провел рукой по лицу. Оно покрылось прозрачной зыбкой пленкой. Облик поменялся. Ангела вскрикнула. Перед ней стояло два Гийома.

Тот, что справа и повыше ростом, обернулся, схватил ее за руку, подтянул к себе.

Губы были чужие — широкие и грубые. Лицо-пленка дрожало. Жадные руки бесцеремонно шарили по ее телу, гладя и тиская.

На миг этот чужой Гийом вновь стал собой.

— Давно об этом мечтал. Сейчас бы юбку задрать напоследок, да жаль, времени нет, — он рассмеялся, больно и страшно, — Не забывай меня, — Гонсало поцеловал ей руку.