В сухой сезон по спокойной, медленно текущей реке курсируют прогулочные катера, и туристы могут увидеть живописные крутые стены ущелья, но сейчас, когда река была полноводной и быстрой, а немногочисленные туристы появлялись крайне редко, Гарриет и Том были вынуждены удовольствоваться поездками в Национальный парк и пешеходной экскурсией по берегу. Но они не были разочарованы. Тропическая зелень буйствовала, получая годовой рацион влаги: она пышно разрослась по берегам древних каньонов и обрывов, а поверхность безмятежно спокойных заводей, где вода настолько прозрачна, что можно без труда рассмотреть все оттенки цветных камешков на дне, украшали водяные лилии размерами с тарелку.

Здесь, в этом тихом заповедном месте, селилось множество птиц: шалашники с шумом взмывали из своих зеленых хижин, устроенных в нижнем ярусе леса, а крошечные пташки носились под нависающим пологом ветвей, словно большие яркие бабочки. И, конечно, повсюду были попугаи: белые, с желтым хохолком какаду, шумные попугайчики-розеллы и лорикиты, щебечущие стайки серых и розовых какаду. Гарриет то и дело щелкала затвором. Она совсем не задумывалась, удастся ли что-нибудь использовать в «Фокус Нау», – туристы любят фотографировать, и задолго до нее снимки этих мест появились, возможно в лучшем исполнении, в Национальном географическом журнале, но она все равно снимала – для собственного удовольствия.

В отеле их снабдили пакетами с завтраком, и они решили перекусить на берегу озерца, образуемого небольшим водопадом. В пакетах оказались бутерброды из свежеиспеченного хлеба с сыром и ветчиной, крупные сочные помидоры и бананы. Горячие лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, создавали пятнистый ковер из света и тени. Они завтракали, сидя на плаще Тома, расстеленном на земле.

– Я могла бы остаться здесь навсегда, – тихо промолвила Гарриет. – Здесь так спокойно!

– Это вы сейчас говорите. Вы быстро заскучали бы без повседневной суеты. Покой хорош в небольших дозах, но для людей, вроде нас с вами, мне кажется, он утомителен.

– Думаю, вы правы. Но сейчас я не могу им насытиться. Я, пожалуй, останусь здесь и не вернусь.

– А что об этом сказал бы Ник? – Он вовсе не собирался этого говорить, вопрос вырвался помимо его воли.

– Я могла бы делать для него снимки здесь, как и в любом другом месте, – сказала она, сделав вид, что не поняла скрытый смысл вопроса.

– Я говорю не о фотографиях.

Она мгновенно все поняла, и по ее коже пробежали мурашки.

– У Ника нет никакого права что-либо сказать, – заявила она. – Я не принадлежу ему.

– Гарриет, только дурак мог бы подумать, что вы можете ему принадлежать!

– Вы не так поняли. Ник просто друг и мой издатель. – Она протянула руку, чтобы сорвать маленький нежный цветок, росший в траве, а затем продолжила: – Вы обо мне знаете очень много, а я о вас – совсем ничего. Мне кажется, это несправедливо.

Он переменил положение своего длинного тела.

– В моей жизни не так уж много интересного. Я тихо и мирно живу в чертовски запущенной квартире в Баттерси, если, конечно, не нахожусь на другом конце света по делам.

– А ваша работа часто заставляет вас совершать кругосветные путешествия.

– Иногда приходится ездить – ну, скажем, в другие страны. Должен признаться, что это моя самая дальняя командировка. Но вам, наверное, неинтересно слушать о моей работе.

– Нет, я хотела бы побольше узнать о вас: откуда вы родом и тому подобные вещи.

– Я же сказал – из Баттерси.

– Мне показалось, что у человека с фамилией О'Нил биография поинтереснее.

– Ну, хорошо – в моих жилах действительно течет ирландская кровь, если вас это интересует. Полагаю, что вам как американке это должно быть по душе.

– Англо-американке, а не американке ирландского происхождения, – напомнила она ему. – Продолжайте. А откуда ваши корни?

– Графство Керри. Но они довольно глубоко зарыты. Мой прапрадед – или прапрапрадед? Вечно я путаюсь! – уехал оттуда во времена картофельного бунта. Я скорее ливерпулец, чем ирландец, но ведь Ливерпуль называют столицей Ирландии.

– У вас братья и сестры есть? – продолжала Гарриет.

– Есть брат, старше меня, умный и респектабельный – он таможенный чиновник. И младшая сестра, замужем, имеет двоих детей. Так что дядя Том – это я.

– Вы не женаты?

– Как вы догадались?

– Это чувствуется. Вы так легки на подъем – всегда готовы сорваться с места и лететь на край света. Не похоже, чтобы в квартире в Баттерси вас ждала какая-нибудь госпожа О'Нил.

Он усмехнулся.

– Вы, конечно, правы. Но я думаю, меня выдает не моя явная свобода, а незаштопанные носки. Уверен, что такая эмансипированная женщина, как вы, признает за мужчиной право на такую же привилегию.

– Ну вот, мы снова говорим обо мне. Ведь я спрашивала о вас!