– От Сарыхожи, - буркнул Серпуховской.

– По всему видать...
– так же тихо отозвался Дмитрий.

Сотник татарский вытянул конников вдоль дороги, сам же выехал на середину и улыбался издали. Перья яловца на шлеме трепетали по ветру.

– Ишь, зубозев окаянной, - посол посла, а сидит, ровно те сам хан! остро щурясь, сказал Боброк.

– Немного не застали в Кремле, - обронил Бренок.

– Оно и лучше: без застолья с дороги спровадим! Михайло!

– У стремени, княже!

– Поговори-ка ты с послом Сарыхожи... Да не так! Возьми гридников на обе руки, а мы поглядим!

Бренок почувствовал, как седло уходит из-под него: никогда не доводилось ему править такую службу. Румянец волнения заиграл на скулах княжего мечника. Он выскакал на сторону, пронесся вдоль полка и высвистал к себе двух сотоварищей - Захарку Тютчева и Арефия Квашню, вымоливших великую честь - поход с кметями и большими боярами.

– Захарка! Чего рыло вытянул? Правь ко мне, живо!

Захарка, поплевывая, выправил к Бренку.

– Орехи жрешь во походе? А един почто? Где Квашня?

– Тута я, Бренок! Во! Пред очима твоима!

– Очима твоима!
– передразнил Бренок.
– Коль проворонишь чего - мечом сим уполовиню!
– И тронул свой меч.

На ходу разобрались: Тютчев - на правую руку Бренка, Квашня слева облег коня княжего мечника. Сбруя всех трех коней была не из ражих, но выбирать сейчас было не из чего.

– Чего велишь, княже?
– приостановился Бренок.

– Испытай, Михайло, чего им надобно?

Бренок кивнул. Он лишь кинул углом глаза на полк князя, увидел многотяжкую массу железа на плечах, на головах, в руках дружинников, плотный частокол копий и смело выехал к послу.

То, что эти трое - молодые из молодых - выехали к послу да еще двое откуда-то из хвоста полка вывернулись, этого татары не могли не заметить. Посол ядовито улыбнулся в лицо Бренку.

– Толмач есть?
– выкрикнул княжий мечник, но голос сорвался от волнения.

Посол вновь улыбнулся, и Бренок увидал на растянутой губе его белую полосу - омертвевший шрам, потом услышал ответ по-русски:

– Я сам толмач!

– Толмачам не пристало во главе сотни да еще по чужой земле скакать!

– Я асаул и толмач, - чуть припепелил улыбку татарский сотник. Он небрежно расстегнул богатую дыгиль[Дыгиль - монгольская шуба, носится днем мехом наружу, ночью - внутрь] и достал бумажный свиток.

– А не ханов ли ты вычадок?
– дерзко спросил Тютчев.

Бренок двинул его локтем - наперед батьки в пекло не лезь!
– и вновь спросил посла:

– Ну, и чего те надобно?

В ответ посол тронул косматую лошадь. Блеснула начищенная до блеска крупная медная бляшка - знак сотника на шее, и посол протянул грамоту. Порядка никто из Бренковой троицы не ведал, и потому свиток был тут же развернут.

– Князю отдать надобе!
– испугался Квашня.

– А може, там лягушка какая сидит?
– усомнился Тютчев, но Бренок стрельнул глазом назад и понял: грамоту надо тотчас отдать великому князю, недаром послышался строгий кашель Серпуховского.

К полку подскакали разом. Тютчев, знавший грамоту, выпалил на ходу:

– Во Володимер великого князя требуют!

– Нишкни!
– нахмурился Серпуховской, уставя белесый, колючий, как шило, ус на Захарку.

Дмитрий прочел грамоту сам. Про себя. Так оно и было: Сарыхожа звал опять во Владимир слушать грамоту хана, по которой ярлык великокняжеский передавался Михаилу Тверскому. Помолчал. Покусал неприметно губу, буркнул в бороду:

– Боброк далече?

– Тут я, княже!
– - послышался голос Боброка. Он держался за спиной князя в первом ряду воев.

– Митрей Михайлович, отпиши ты.

Походный покладник князя, Владимир Пронской, уже отвязывал от тороки седла малый оковец с чернилами, перьями, хартиями и бумагой, недавно прижившейся на княжем дворе. Вот уж он подъехал и спросил, наклонясь:

– Митрей Иванович, на чем писать станем - на хартии [Хартия - тонкая телячья кожа для письма] али бумагу изведем?

– Много чести! Отпиши на тыльной стороне грамоты ихней: "Ко ярлыку не еду. Михаила в столицу не пускаю, а тебе, послу, путь свободный!"

Дмитрий принял от покладника печать серебряную на цепочке, омакнул ее в чернила и собственноручно приложил к белому краю листа.

Троица Бренка уловила настрой князя, и Тютчев развязал снова язык, когда мечник вручил ответ послу:

– Скачите к своему Сарыхоже да скажите, что-де Москва по закону вотчину держит свою!

Вон куда забрал Захарка, в великие таинства посольских речей! Бренок хотел ему отвесить оплеуху, но не ведал доподлинно, дело сказал гридник или снова ляпнул навозину.