Позже, гораздо позже, когда все уже закончилось, Шутову объяснили, что джипайка обхватывает руками живот в тот момент, когда человек хватается за сердце. Ну, такая уж у них анатомия, у джипаев. А в тот момент Шутов решил, что после болтанки при выходе из врат у прибывшей за своей дочкой мамаши случилось острое расстройство желудка и прямо сейчас ее вывернет на ковер.

Переводчик наконец справился с произношением джипайки.

– Дитятко мое! – так он перевел на русский завывания рыжей толстухи. – Кровинушка моя! Что ж они с тобой, изверги, сделали!..

Шутов удивленно посмотрел на Белочку.

Та стояла, держа за руку Аллу Павловну, и, похоже, так же, как и все остальные, не понимала причин мамашиной истерики.

– Мадам! – Для солидности Шутов кашлянул в кулак. – Позвольте представиться, я директор Галактического сиротского приюта…

– Девочка моя, – не слушая Шутова, обратилась мамаша к Белочке. – Ничего не бойся, мама с тобой. Отпусти руку тети и медленно, слышишь, очень медленно, иди ко мне.

– Это твоя мама? – наклонившись, спросила у Белочки Алла Павловна.

– Да, – ответила девочка.

– Ты хочешь к ней пойти? – спросила на всякий случай Алла Павловна.

– Конечно, – кивнула Белочка. – Мне у вас нравится, тетя Алла, – добавила она, посмотрев воспитательнице в глаза. – Но я соскучилась по своим.

– Конечно, – улыбнулась ребенку Алла Павловна и отпустила ее руку.

Присев и выставив перед собой короткую ручку, джипайка внимательно наблюдала за приближающейся к ней девочкой, как будто той и в самом деле грозила смертельная опасность.

Едва Белочка подошла к матери, та подхватила ее на руки и усадила на согнутый локоть.

– Девочка моя, – снова запричитала толстуха, – что они с тобой сделали!

– Мне было здесь хорошо, мама, – заверила джипайку Белочка.

– Не говори глупостей! – как следует встряхнула дочку мамаша.

– А, собственно, чем вы недовольны? – подал голос пришедший в себя Шутов.

– Я на вас жалобу подам! – взвизгнула в ответ джипайка. – На вас лично, на ваших воспитателей и на весь ваш приют!

– Хорошо, – сделал успокаивающий жест рукой Шутов. – Можете делать все, что считаете нужным. Но лично мне объясните – в чем проблема?

– В том, что вы прививаете детям антисоциальное поведение! – Голос джипайки сделался грозным, как у государственного обвинителя на судебном процессе, рассматривающем дело об измене Родине. – А вы, – указала она рукой на притихшую Киру Алексеевну, – немедленно отпустите моего сына!

– Сына? – растерянно повторила Кира Алексеевна.

– Сына? – повторила следом за ней Алла Павловна.

– Сына? – Шутов посмотрел на прилегшего у ног Киры Алексеевны Таксика.

Братислав ничего не сказал, потому что понял, что был прав в своих выводах. А все спорившие с ним – не правы. И решил он, что это хорошо.

Джипайка, судя по всему, не имела привычки прислушиваться к тому, что говорили собеседники.

– Вы! – ткнула она короткой ручкой в сторону Аллы Павловны. – Немедленно уберите отсюда дикого зверя!

– Зверя? – удивленно произнесла Алла Павловна.

Шутов понял, что сейчас череда удивленных возгласов повторится, и, дабы не допустить этого, решительно взмахнул руками.

– Стоп! Давайте обо все по порядку. Сядьте, дамочка! – Майор указал на кресло, стоявшее позади джипайки.

Толстуха посмотрела сначала на кресло, затем на Шутова, сделала два шага назад и села. Пес, или кто он там был, прилег у ее ног. В отличие от всех остальных, ему не было никакого дела до того, что происходило вокруг. И в этом ему можно было позавидовать.

Шутов едва заметно улыбнулся – он снова держал ситуацию под контролем. И это было самое главное. Со всем остальным можно было разобраться.

Майор указал на девочку, сидевшую у джипайки на руках.

– Это ваша дочь? – спросил он.

– Естественно! – презрительно фыркнула в ответ толстуха.

– А это кто? – указал он на лежавшего у ног Киры Алексеевны Таксика.

– Как это кто! – возмущенно воскликнула джипайка. – Сын, естественно!

– Естественно? – удивленно повторил Шутов и тут же, сообразив, что снова допустил ошибку, хлопнул в ладоши. Сработало – все посмотрели на него. – А это тогда кто? – спросил майор, указав на лысого пса, лежавшего у ног толстухи.