Шрифт:
– Ну, у нас там есть ящик для находок, но он пуст.
– Как насчет машины?
– Я еще не искал в машине, – сказал он. – На этой машине я не ездил с субботы.
– Но если будет возможность...
– Конечно, – сказал он.
– Просто... эти серьги словно приносят удачу. Это «счастливые» сережки.
Клинг промолчал.
– Без них я как голая.
Он опять промолчал.
– Не могу же я носить только одну серьгу на счастье! – сказала она.
– Понимаю, – сказал он.
– Тогда мне выпадет лишь половинка счастья.
– Да, – сказал он.
– Как там погода? – спросила она.
– Холод.
– Здесь тоже холодно, – сказала она. – Ну хорошо, дай мне знать, если найдешь, ладно?
– Непременно.
– Спасибо, – сказала она и повесила трубку.
На том же клочке бумаги, который Браун положил ему на стол, Клинг накарябал: «Серьга Эйлин» -и сунул листок в карман пиджака. Он пролистал полицейский телефонный справочник, нашел номер участка Мидтаун-Ист, набрал, объяснил дежурному сержанту цель звонка, тот соединил его с детективом по имени Гарридо, в голосе которого звучал испанский выговор и который сразу вспомнил это дело: он сам находился в засаде в ломбарде на Гринфилд-стрит, когда вошел вооруженный грабитель, желавший заложить все, что похитил у Эдельмана два дня назад по соседству, через три двери.
– Все по списку похищенного, без исключения, – сказал Гарридо. – Взяли тепленьким.
– И что было дальше? – спросил Клинг.
– Угадай, кто у нас был судьей? – спросил Гарридо.
– Кто? – спросил Клинг.
– Харрис.
Клинг знал достопочтенного [8] Уилбора Харриса. Достопочтенный Уилбор Харрис получил прозвище Певца свободы. Он имел обыкновение отпускать преступников прямо из зала суда.
– Что было дальше? – спросил Клинг.
– Ну, парнишка тот был наркоманом. Это было его первым преступлением. Он чуть не плакал в зале суда. И Харрис отпустил его «условно».
8
Достопочтенный – титул судьи.
– Даже при том, что ты взял его с награбленным?
– Да. С полным списком. Какой был смысл?
– Как звали парнишку?
– Эндрю. Фамилию не помню. Найти досье?
– Если не трудно.
– Сейчас, – сказал Гарридо. – Одну минуту.
Пять минут спустя он назвал фамилию и последний известный адрес семнадцатилетнего паренька, который ограбил Марвина Эдельмана летом прошлого года.
Квартира, про которую Алан Картер сказал, что это «одна из тех больших старых квартир у парка», и в самом деле была у парка и, несомненно, была старой, но большойона могла представиться разве гному. Лонни Купер, одна из двух черных танцовщиц в «Жирной заднице», была почти такого же высокого роста, как и два детектива, которых она впустила к себе поздним утром во вторник. От присутствия трех человек высокого роста крохотная квартирка стала похожей на платяной шкаф. К тому же мисс Купер до того набила свое жилище мебелью, безделушками, скульптурами и картинами, что практически нельзя было найти свободную часть стены или пола. Мейеру с Кареллой представилось, что они попали в контору по продаже краденых вещей.
– Люблю загроможденные помещения, – объяснила танцовщица. – Большинство танцоров не любят, а я люблю. На сцене я летаю. А дома мне приятно складывать крылышки.
Она была еще краше, чем Карелла помнил ее на сцене. Гибкая, с кожей цвета пробки, с высокими скулами, профилем Нефертити, большим ртом и ослепительной улыбкой. На ней был красный мужской свитер поверх черного трико и черных колготок. Она была без туфель на ногах, но в полосатых гетрах. Она спросила у детективов, не желают ли они кофе или что-нибудь еще, и, когда они отказались, предложила им устраиваться поудобнее. Карелла и Мейер сели на диван, заваленный подушками. Лонни Купер села напротив в мягкое кресло с противомоскитными сетками, пришпиленными к подлокотникам и к спинке. Кофейный столик между ними заполняли стеклянные пресс-папье, крохотные куколки, ножи для бумаги, значки с эмблемами кандидатов на выборах и сувенирная пепельница с Всемирной ярмарки в Нью-Йорке 1939 года. Перехватив взгляд Кареллы, она объяснила:
– Я коллекционирую вещи.
– Мисс Купер, – начал он, – я хотел...
– Лонни, – перебила она.
– Хорошо, – сказал он. – Лонни, я...
– А вас как зовут? – спросила она.
– Стив, – сказал он.
– А вас? – спросила она Мейера.
– Мейер, – ответил он.
– Я думала, это ваша фамилия.
– Да. А также имя.
– Класс! – воскликнула она.
Мейер пожал плечами. Он не считал свое имя «классным». Правда, однажды одна писательница использовала его имя в качестве названия для своего романа про профессора колледжа. Он позвонил окружному прокурору Ролли Шабриеру с вопросом, может ли он направить иск. Шабриер сказал, что он должен чувствовать себя польщенным. Мейер и в самом деле чувствовал себя слегка польщенным. Но все-таки он остался немного недоволен тем, что кто-то воспользовался именем реальногочеловека в качестве имени обыкновенного героя в выдуманном произведении.
Даже если такой герой был на уровне профессора колледжа.
– Вы уверены, что не хотите кофе? – спросила Лонни.
– Абсолютно, спасибо, – поблагодарил Карелла.
– Мы перепили кофе, – сказал Мейер. – Из-за этой погоды.
– И вы тоже считаете, что пьете слишком много кофе? – спросила Лонни.
– Да, – сказал Мейер.
– И я тоже, – вздохнула она.
Чем-то она похожа на совсем молоденькую девушку, подумал Карелла. На вид ей было двадцать шесть или двадцать семь, но движения ее, мимика и высокий голос напоминали девушку семнадцати лет. Она устроилась в мягком кресле, подложив под себя ноги – так могла сидеть его дочь Эйприл.
– Надеюсь, вы понимаете, что мы пришли по поводу Салли Андерсон, – попытался перейти к делу Карелла.
– Да, конечно, – сказала она, и на ее лице появилось выражение, как у ребенка, который хочет разобраться в проблемах взрослых.
– Мисс Купер...
– Лонни, – сказала она.
– Лонни...
– Да, Стив?
Карелла прочистил горло.
– Лонни, мы знаем, что у вас здесь была вечеринка неделю назад, в воскресенье, седьмого февраля. Вы помните эту вечеринку?
– Да, – вздохнула она, – это была класснаявечеринка!