Шрифт:
В Кремле тоже юнкера. Военно-революционный комитет приказал открыть артиллерийский огонь по Кремлю и Александровскому училищу. А наша баррикада, где...
– он сверкнул белозубой улыбкой, - где мы с вами встретились, была вот здесь - угол Тверской и Охотного ряда.
Представляете? Там еще стоит дом с вывесками у самой крыши. Помните? Сейчас-то вывесок уже нет, а тогда были. Одна - "Белье Яковлева", а вторая - "Портвейн из Алупки Травникова". Смешно! Один человек, а весь портвейн из Алупки - его! Смешно же, правда? А, ну их к лешему! Ну вот. Юнкера теснили нас со стороны "Метрополя". Отчаянная была схватка! И вдруг в самый решающий момент на баррикаде появилась... Свобода!
– Свобода?
– недоверчиво переспросила Юнна.
– Да! Свобода! Со знаменем в одной руке и с карабином в другой!
Юнна изумленно посмотрела на него.
– Помните, как на картине Делакруа!
– Я ничего не понимаю...
– Но это же так просто! Свобода - это... вы!
– Не надо смеяться, - покраснела Юнна.
– Я так перетрусила тогда.
– Но патроны!
– упрямо возразил он.
– И вы - на баррикаде! Как видение, как мечта!
– Не надо...
– Клянусь вам: это так же искренне, как и то, что меня зовут Мишель Лафар.
– Вы француз?
– Да. Мои предки переселились в Россию еще при Наполеоне. А как зовут вас? Это не тайна?
– Юнна.
Лишь сейчас Юнна рассмотрела его. Вьющиеся пепельные волосы были мокры, глаза сияли, и чудилось, что в них, угасая, тонут отблески молний. Вельветовая блуза, небрежно повязанный галстук и модные ботинки - все шло к его стройной фигуре. Юнна вспомнила, что там, на баррикаде, он был в кожанке. Она хотела было спросить, чем вызвана эта перемена, но постеснялась.
– Виват баррикада, она помогла нам встретиться, - неожиданно тихо проговорил он. После бурных восклицаний это прозвучало непривычно и удивительно.
– Виват революция! Это она свела меня с вами!
– Улыбка на его лице внезапно погасла, и оно сделалось тревожным и трогательно беззащитным.
– Мне чудится, будто я знаю вас давным-давно... Очень давно, целых тысячу лет...
– все так же тихо сказал Мишель.
– И мне тоже, - прошептала Юнна.
Юноша вдруг полез в карман куртки и сказал:
– Закройте глаза. Ну, на один миг.
Юнна послушалась.
– А теперь откройте.
Прямо перед собой Юнна увидела его раскрытую ладонь. На ней лежал крохотный, чуть сплющенный кусочек металла.
– Не узнаете?
– Что это?
– Пуля, та самая пуля, которая могла попасть вам в сердце.
– Вы... сохранили ее?
– дрогнувшим голосом спросила Юнна.
– Да.
Юнна осторожно, будто боясь обжечься, взяла пулю и долго смотрела на нее. Свинец потускнел, пуля была ничуть не страшной.
– К счастью, она срикошетировала и потому уже была не такой опасной, пояснил Мишель.
– Я могу оставить ее у себя?
– попросила Юнна.
– Нет, - мягко, но решительно отказал он.
– Это принадлежит только мне...
6
Гостиница "Юпитер" находилась в переулке на Сретенке. Место для очередной конспиративной встречи можно было бы подобрать и более укромное, но "Юпитер"
привлекал Савинкова тем, что владелец гостиницы был его фанатичным приверженцем.
Участники встречи пришли в уединенный номер в разное время, соблюдая осторожность, и ничто в их поведении не могло вызвать ни малейшего подозрения.
– Начнем, - четко сказал Савинков, подчеркнуто приложив ладонь к френчу в том месте, где билось сердце, и давая понять, что все мысли, предложения и идея, которые родятся здесь этим вечером, могут быть поняты, одобрены и приняты лишь в том случае, если они будут поняты, одобрены и приняты им, Савинковым. К этому уже все привыкли, но Савинков не уставал подчеркивать свое превосходство над другими членами штаба.
– Еще не прибыл Стодольский, - раздраженно доложил Перхуров. Военный до мозга костей, он не переносил расхлябанности.
– Сразу видно, в какой партии, извините, произрастал. Конституционный демократ...
– буркнул Новичков, морща низкий лоб.
– Я попросил бы...
– сухо одернул его Перхуров.
– Дело не в партии, - примиряюще сказал Савинков.
– Суть в человеке.
– Абсолютно верно, - поддакнул Перхуров.
– Однако семеро одного не ждут, - заупрямился Новичков.
– Мудро, - согласился Савинков.
– И посему начнем...
Раздался условный стук в дверь, и поспешно вошел длинный, вертлявый Стодольский.