Шрифт:
– Господин Стодольский, вероятно, ждет, что его встретят аплодисментами?
– язвительно спросил Савинков.
Сухой, нервный Стодольский растерянно передернул тонкими губами казалось, он не может их разжать.
– Не угодно ли будет, Борис Викторович, вначале полюбопытствовать, в чем причина?
– прерывисто выпалил он.
– Отчего же, угодно.
– Господа, я шел сюда, соблюдая все правила конспирации.
– В голосе Стодольского звучала тревога.
– Я прибыл бы в точно установленное время. Но стряслось непредвиденное.
– Не тяните, ради бога, - не выдержал Новичков.
– За мной увязался какой-то странный человек. Он посмотрел на меня совершенно дикими глазами и сразу же спросил, не смогу ли я свести его с...
– С кем?
– словно выстрелил Савинков.
– С вами, Борис Викторович...
– Что?!
– вскочил Савинков.
– Вы притащили за собой хвост?! Как вы посмели после этого идти сюда!
– Но он так внезапно... И умолял меня... Так искренне...
– Преступная беспечность!
– взревел Савинков.
– Он назвался, этот тип?
– Да...
– подавленно бормотал Стодольский.
– Штабскапитан... э... э... Штабс-капитан...
– Фамилия?
– прошипел Перхуров.
– Фамилия... Помилуй бог... Только что вылетела у меня из головы... Клянусь, только что...
– Вы в своем уме?
– уже тихо, но грозно спросил Савинков.
– Вспомню... Сейчас вспомню. Штабс-капитан Вениамин Сергеевич...
– Вениамин Сергеевич? Штабс-капитан?
– переспросил Савинков.
– Уж не Ружич ли?
– Он!
– облегченно выдохнул Стодольский.
– Именно он! Но... как вы можете знать его?
– Штабс-капитан Вениамин Сергеевич Ружич, - почти торжественно провозгласил Савинков, - погиб геройской смертью под Гатчиной в августе прошлого года. Вот что мне известно, господин Стодольский, и, следовательно, тот Ружич, о котором вы изволили сообщить, по всей видимости, агент Дзержинского!
Стодольский застыл с открытым ртом. Перхуров и Новичков угрожающе уставились на него.
– Где он?
– выпалил Перхуров.
– Внизу, - с трудом обрел дар речи Стодольский.
Савинков подал знак Флегонту. Тот легко выбрался из глубокого кресла.
– "Внизу", - передразнил Флегонт.
– Точные координаты!
– В ресторане, третий столик от входа, - пояснил Стодольский.
– Курит трубку.
– Конспирация - профанация, - презрительно процедил Флегонт. Иногда он любил говорить в рифму.
Мягко, по-кошачьи Флегонт вышел за дверь.
Наступило грозное молчание. Савинков пружинисто ходил из угла в угол. Темное, как от стойкого загара, лицо его было непроницаемым и загадочным. Он вспоминал о Ружиче. Ведь Корнилов утверждал, что Ружич погиб.
Впрочем, сам Корнилов в Гатчине не был. И может, Руншч выкарабкался из лап смерти? А если нет? Тогда "под Ружича" работает чекист. Сейчас все прояснится...
Савинков внутренне подготовился к встрече и с Ружичем настоящим, и с Ружичем мнимым. Он даже рассчитал свои движения: в тот момент, когда на пороге появится подлинный Ружич, ему, Савинкову, останется сделать до него всего два шага. Эти два шага нужны, чтобы, отдавая должное нежданной встрече и радуясь ей, в то же время не вынуждать себя бежать навстречу гостю. А если в номер войдет не Ружич, а человек, выдающий себя за Ружича, этих двух шагов хватит для того, чтобы погасить свет и в темноте наброситься на самозванца.
Наконец в коридоре послышались шаги.
– Господа, - негромко сказал Савинков, - рекомендую снять курки с предохранителей.
Дверь отворилась, и в номер быстро вошел высокий поджарый человек в черном костюме. Ничто не выдавало в нем офицера. Он пристально посмотрел на Савинкова и негромко, с радостным изумлением произнес:
– Борис...
– Вениамин...
– прошептал Савинков.
Ружич нервно выпростал руку из кармана брюк и рванулся к Савинкову. Тот шагнул к нему навстречу, и они обнялись.
Потом с минуту молчали, вглядываясь друг в друга, словно хотели прочесть по глазам то, что каждый из них думал сейчас.
– Я помчался в Гатчину, - словно оправдываясь, заговорил Савинков.
– И там узнал, что ты ушел в иной мир. А ты воскрес!
Ружич молча кивал, спазмы сжимали ему горло.
– Петроград...
– Савинков расчувствовался.
– Петра творенье.
– В словах его звучала искренняя взволнованность, и все же было такое впечатление, будто он произносил их со сцены.
– Пора надежд и разочарований. Помнишь, Вениамин?