– Ага, два дружка-приятеля! Вместе в школу поступать, вместе оспу прививать!
– весело встретил их старенький доктор.

– Вместе!
– уже ничуть не робея, проговорил Петя.

Вовка же солидно объявил:

– Завтра наши документы пойдут относить в школу. Его и мои.

– Понимаю, понимаю, - сказал доктор.
– Ну-ка, снимайте рубашонки... Я вас сначала послушаю, постукаю...

Из поликлиники шли они долго. Сначала остановились и сверили свои справки. Все в них оказалось совершенно одинаково. Все, вплоть до запятых. Конечно, кроме имен и фамилий.

Потом они еще раз остановились, чтобы поглядеть на только что привитые оспины. И, хотя это были пустяковые, едва заметные царапины, каждый похвалился, как здорово он вытерпел "эту ужасную боль" и даже не пикнул.

У Петиной калитки они остановились.

– Давай сегодня шалаш строить!
– предложил Вовка.

– Ладно, - согласился Петя.
– Только лучше у нас в саду...

– Только поближе к нашему забору, - сказал Вовка.

– Не к вашему, а к нашему...
– упрямо сдвинув брови, начал было Петя. Но одумался. Примирительно сказал: - А забор-то не ваш и не наш, а заводской.

– А ты думал!
– усмехнулся Вовка.

На следующее утро мама пошла записывать Петю в школу. Он остался дома и не мог найти себе места от волнения. Он слонялся по саду, ничем не мог заняться. И Вовки, как назло, нигде не было. Даже десяток вишен, чудом уцелевших среди листьев, не доставили Пете никакого удовольствия. Он съел их с мрачным видом, хотя вишни были необычайно сладки той особенной сладостью, какая бывает у последних ягод, перезрелых и чуть провяленных солнцем.

Уж какие там вишни, когда мамы нет и нет! Все-таки странно, почему так долго? Может, справка об оспе не годится? А вдруг они уже опоздали? Вот ведь какая мама! Он просил ее пойти пораньше, а она выбралась только в половине десятого...

Да, да, так оно и есть - его не приняли! И она нарочно не идет, чтобы его не огорчать.

И вдруг...

– Петя! Петушочек!

Петя видит: в раскрытой настежь калитке стоит мама.

Мама щурится от солнца, ищет его глазами и не видит.

Петя хочет бежать ей навстречу, но ноги его не слушаются.

– Мама, - шепчет он.
– Мама...

А мама зовет его:

– Ну иди же ко мне! Иди скорее! Первоклашка ты мой...

И сама бежит навстречу Пете.

– Да?
– У Пети дух захватывает от восторга.
– Да?

– Да, да!
– смеется мама.
– Да, да, да!

Петя заливается румянцем, несколько раз подпрыгивает и орет на весь сад:

– Ура!

– Ур-ра!
– доносится из соседнего сада. Над забором появляются щеки помидорового цвета и блестящие глаза Вовки.

– И тебя тоже?
– кричит ему Петя и бежит к забору.

– Приняли!
– кричит Вовка и тут же на глазах у изумленных мамы и Пети совершает великолепнейший прыжок: с самого верха забора прямо к ним в сад.

Глава третья

Первый пенал

Когда был съеден завтрак и одна за другой три сливочных тянучки, Петя с озабоченным видом взглянул на маму:

– А ведь у меня нет пенала!

– Разве у тебя есть учебники?
– спросила мама.

– Нет, - ответил Петя.
– И учебников у меня тоже нет.

– А портфель у тебя есть?

– И портфеля нет.

– Так чего же ты беспокоишься о пенале! У тебя еще ничего нет...

– Ах, мама!
– обиженно воскликнул Петя.
– Вот ты и не понимаешь. Пенал - это самое главное. Самое-самое главное.

– Неужели?
– удивилась мама.
– Чего не знала, того не знала!

После завтрака она уехала зачем-то в город. Заводской поселок, где они жили, находился в нескольких километрах от города: туда нужно было добираться на автобусе.

А Петя, не теряя ни одной минуты, вытряхнул из копилки все свои сбережения. Денег оказалось порядочно: полный кулак.

Положив монеты в карман, он помчался в книжный киоск, который находился за углом.

– Мне нужен пенал... только очень хороший!
– сказал Петя, обращаясь к продавщице.
– С сегодняшнего дня я уже первоклассник...

– Выбирай!
– проговорила продавщица и выложила на прилавок не меньше десятка пеналов.

Никогда Петя не мог себе представить, какое это наслаждение выбирать пенал!

Во-первых, необходимо было, чтобы хорошо открывалась крышка. Пожалуй, это и было самым главным.

Затем стенки. Стенкам полагалось быть гладко отполированными, без малейшей шероховатости, и блестеть как стекло.

Наконец, внутри требовалось четыре отделения. Именно четыре, не больше и не меньше: для карандаша, для ручки, для резинки и для перьев.