Шрифт:
Петя был окончательно уничтожен. Он стоял перепуганный, крепко вцепившись руками в свой портфельчик и открыв от волнения круглый рот.
– Повторяй! Пусть меня убьет гром... Гром, а не молния!..
– ...гром, а не молния...
– покорно повторил Петя.
– ...если я хоть одному живому скажу...
– ...живому скажу...
– ...о великой и страшной тайне...
– ...великой и страшной тайне...
– повторял Петя дрожащим голосом, но замирая от любопытства.
– Теперь слушай!
Петя насторожился и отвернул край шапки-ушанки, чтобы не пропустить ни слова. Лева наклонился к его уху, и Петя замер.
– Нет!
– Лева резко от него отодвинулся.
– Нет! Тут нельзя. Могут услыхать.
Петя оглянулся. Воскликнул:
– Левочка, никого же нет... только забор!
– Забор?!
– Лева значительно хмыкнул.
– Вот именно забор! А у забора, по-твоему, не могут быть уши? Понятно? Нет, тут невозможно. Завтра на катке, вот что!
– Ладно, - прошептал Петя, не спуская восторженных глаз с Левы.
Он был покорен. Покорен окончательно, бесповоротно и на веки вечные. Что там Кирилка с Вовкой! Прежние друзья были забыты теперь уже навсегда!
Иметь такого друга! Смелого, умного. Пятиклассника. "Отличника". С такой коллекцией марок. Да еще в придачу с хоккейными коньками. Кому не лестно иметь такого друга!
И главное, тайна... Какую страшную и великую тайну он узнает завтра?
Весь вечер Петя думал о Леве и мечтал о завтрашнем катке. Когда, сделав уроки, мальчики уходили домой, Вовка неожиданно спросил:
– Петр, даешь завтра каток? Я, ты, Кирилка...
– Но Петя холодно ответил:
– Мы идем с Левой.
– Вот и отлично, - вмешалась мама, - будете кататься вчетвером.
– Нет, - сказал Петя, как ножом отрезал, - я пойду с Левой. Кирилка и Вова пусть идут без меня.
– Как тебе не стыдно!
– рассердилась мама.
– Вот еще!
– тоже сердито проговорил Петя.
– Как ты не понимаешь? У Левы хоккейные; у меня "динамы", а у Вовы какие-то "снегурки". У Кирилки же ничего нет... И потом, нам нужно с Левой кое о чем поговорить.
Вовка покраснел, исподлобья взглянул на Петю и закусил губы.
У Кирилки обиженно дрогнули ресницы, и он, по своему обыкновению, вздохнул.
Когда мальчики вышли на улицу, Вовка сказал:
– К Петьке больше ни ногой.
– Кирилка спросил:
– А уроки вместе?
– Пусть думает, что хочет, - продолжал Вовка.
– Его мама такая добрая, - печально прошептал Кирилка.
– Пусть думает, что хочет...
Но Петя думал только о Леве и о тайне. Скорей бы наступило "завтра". Какую тайну, великую и страшную, ему поведает Лева?
Подошла мама, положила ему на плечо руку.
– Петя, давай поговорим...
– Мама...
– Голос у Пети был чужой, далекий. Он слегка отстранился. Я возьму напильник, подточу коньки. Можно?
Мама ничего не ответила и ушла в другую комнату. Ей стало очень грустно и очень обидно. А Петя, всегда такой внимательный, этого и не заметил.
Если выйти из калитки, в школу нужно идти направо, на каток - налево. И туда и сюда все время по тротуару, не переходя дороги. В оба эти места Петя ходил самостоятельно.
Каток находился в парке их заводского клуба.
Весной, в мае, в парке цвели каштаны, и воздух тогда казался густым от солнечных лучей, запаха цветов и пчелиного жужжания. А потом зацветала белая акация. Ее лепестки падали вниз, как хлопья снега, а пчелы просто кишмя кишели вокруг тяжелых и пахучих цветочных гроздей.
Летом же на каштанах висели твердые зеленые орехи. На них были преострые шипы. Орехи можно было подбирать под деревьями, а еще лучше сбивать палкой, когда поблизости не было сторожа. Такими орехами мальчики играли в войну и в охоту. Но если случайно орех попадал в лоб - вскакивала шишка величиной с двухкопеечную монету.
А зимой в парке было тихо и снежно. Даже главная аллея, прямая и широкая, была завалена снегом. На каток ходили узкой дорожкой, протоптанной между сугробами. Эта дорожка шла под безлистыми теперь каштанами и вела как раз к раздевалке. На раздевалке был красный флаг и очень сильный громкоговоритель.
Два электрических фонаря качались между столбами, стоявшими на катке. И когда ветер дул посильнее, казалось, будто весь каток, со всеми людьми, чуточку покачивается, словно палуба огромного ледяного корабля.