Мордовцев Даниил Лукич
Шрифт:
– Лети, лети, Божья птичка!
– продолжал странный старик.
– Боженька припас тебе там много, много ествы, человечинки.
– Я догадываюсь, государь, что сие означает, - с тревогой сказал Виниус, - птица сия чуткая… Она учуяла там корм себе… Битва была кровавая, птица проведала о том Божьим промыслом…
Слова Виниуса встревожили царя.
– Ты прав, - задумчиво проговорил он, - птица чует… Бой был, в том нет сумления… А был бой, и трупы есть… Но чьих больше?
– Будем надеяться, - нерешительно сказал Виниус, - Божиею милостью и твоим государевым счастьем…
– Но почему вестей доселе нет? Ни единого гонца!
Уже издали доносился голос странного старика:
А бу-бу-бу-бу-бу, Сидит ворон на дубу, Он играет во трубу… – Киш-киш, вороны! Киш-киш, черные!Около стен ближнего монастыря копошились, словно муравьи, какие-то черные люди. То были монахи и монастырские служки. Они укрепляли обветшалые стены. За работами наблюдал сам престарелый игумен.
Старый инок нет-нет да и поглядывал на небо, качая головой в клобуке.
Увидев царя, он издали осенил его крестным знамением.
– Дело государское блюдешь, отче?
– спросил царь, подходя.
– Блюду, с Божьей помощью, великий государь, - отвечал старец и взглянул на небо.
Птица продолжала лететь на северо-запад, перекликаясь гортанным карканьем.
– Удивляет тебя птица?
– спросил Петр.
– Смущает, государь… Враны сии смущают… К кровопролитью сие знамение.
– Сколько у тебя колоколов в монастыре?
– спросил Петр.
– Колоколов, государь, нечего Бога гневить, достаточно.
– Так я велю перелить их в пушки, - сказал царь.
Старый инок, казалось, не понял государя. Виниус не успел еще сообщить ему волю царя относительно церковных колоколов.
– Все колокола велю перелить в пушки, - повторил государь, - понеже приспе час, когда пушки стали для святых церквей надобнее колоколов.
Игумен онемел от изумления и страха…
"Последние времена пришли, - зароилось в его старой голове, - храмы Божьи лишать благовествования… глагола небесного…"
– Так ты, отче, распорядись приготовить все потребное для спуска колоколов на землю, - сказал Петр, проходя дальше, - слышишь?
– Воля царева, - уныло проговорил старик.
Он долго потом с ужасом смотрел на удалявшуюся исполинскую фигуру государя, опиравшегося на свою дубинку.
– Времена и лета положил Бог своею властию, - покорно пробормотал старец, подняв молитвенно глаза к небу.
Он никак не мог опомниться от слов царя.
– Святые колокола на пушки!.. Остается ризы с чудотворных икон ободрать… О, Господи!
Старик подозвал к себе отца эконома.
– Ты слышал, что повелел царь?
– шепотом спросил он.
– Ни, отче, за стуком не слыхал.
– Велит спущать с колоколен все колокола.
– На какую потребу, отче?
– Велю-де, сказывал, все колокола перелить на пушки.
Отец эконом не верил тому, что слышал.
– Сего не может быть! Обнажить храмы Божии от колоколов!.. Да это святотатство!
– Подлинно, страшное святотатство, какого не было на Руси, как и Русь почалась.
– Как же быть, владыко?
– Уж и не придумаю… Царь он над всею землей, и выше его один токмо Бог… К небу возопиет обида сия храмам Божиим… Тебе ведом, я чаю, его нрав жестокий: суздальского Покровского монастыря архимандрита и священников били кнутом в Преображенском приказе за то, что убоялись незаконного деяния - постричь насильно царицу Евдокию, [58] жену его, голубицу невинную.
– Ох, слышал, слышал, владыко.
В это время из-за монастырской ограды послышался жалобный крик.
58
…постричь насильно царицу Евдокию… - Евдокия Федоровна Лопухина (1669 - 1731) - первая жена Петра I (с 1689), с которой он расстался вскоре после женитьбы; в 1698 году, по настоянию Петра, пострижена в монахини.
– Никак, это голос отца казначея?
– прислушивался старый игумен.
– Ево! Ево!..
– Царь бьет… Верно, согрубил ему отец казначей, строптивый инок.
– Бьет… бьет… Ох, Господи! И кричит: "Лентяи все, дармоеды! Я вас!"
– О, Господи!..
18
Царь показывал Виниусу чертежи и описания новых пушек, когда на дворе послышалось какое-то движение.
– Гонец пригнал, - донеслось со двора.