Сосредоточенно сдвинув брови, старик просматривал имена и номера телефонов, пока не наткнулся на то, что требовалось: «Макарычев Сергей».

Довольно усмехнувшись в бороду, Дагон нажал кнопку вызова и поднес телефон к уху.

После нескольких длинных гудков человеческий голос сказал:

– Я вас слушаю.

– Это Дагон! – радостно гаркнул старик.

– Не надо так кричать, – замахал руками отец Иероним.

– Кто? – удивленно переспросил голос из трубки.

– Дагон!

Пауза.

– Это что, шутка?

– Какие еще шутки! – возмущенно подпрыгнул на месте старик. – Дагон! Забыл, что ли? Я ж вас с болота вывел!

– Но… Черт возьми!.. – человек на другой конце линии явно растерялся. – Откуда ты звонишь?

– С болота!

– У вас там что, телефонную будку поставили?

– Не, кто-то из твоих парней, когда драпал, телефон обронил.

– А, понятно… Ну, и как там у вас?

– Да вот разговариваю с местными чубриками, – Дагон кинул насмешливый взгляд на аборигенов. – Пытаюсь убедить их убраться подобру-поздорову.

– И как, получается?

– Нет. Тупые они. Как валенки. И упертые. Как бараны.

– Жалко…

– Слушай, голос у тебя какой-то странный. Случилось чего…

– Я не должен об этом говорить… Самолеты уже вылетели.

– Те самые самолеты?

– Те самые.

– И когда?

– Через четырнадцать минут.

– Ясно. У меня сейчас нет времени, я тебе потом перезвоню.

– Постой!..

Дагон нажал кнопку отбоя и сунул телефон в карман.

– Значит так, юродивые, через четырнадцать минут самолеты с ракетами пройдут над вашим поселком. И после этого здесь ничего не останется. Вообще ничего. Ясно?

– Ну да, – коротко кивнул Антип.

– Ну, так, значит, собирайте быстро свои манатки и валите в иную плоскость реальности. Если, конечно, у вас это получится.

– Мы не можем это сделать, – покачал головой отец Иероним.

– Ты же сам говорил…

– Ты не дослушал историю до конца, – поп впервые перебил Болотного Дедушку. И, кажется, даже не заметил этого. – Примерно через восемьдесят лет после пророчества отца Стокопея было новое откровение юродивому Фимке Трипалову. Фимка сказал, чтобы мы не смели использовать господний дар до тех пор, пока не явится к нам на болота нагой человек и не будет произнесено при нем заветное слово.

– И что ж это за слово такое? – поинтересовался Дагон.

– Мы знаем его, – ушел от ответа поп.

– Ладно, не хочешь – не говори, – махнул рукой Дагон. – Только объясни, на кой ляд сдался вам этот голый мужик, ежели вы слово и без него знаете?

– Слово само по себе не имеет никакого значения. Но господь сказал, что мы должны поступить именно так, а не иначе. И мы не смеем нарушить его завет.

– Начнем с того, что сказал вам это не господь, а юродивый Фимка.

– Господь вложил в его уста свои слова.

– Уверен? – с сомнением прищурился Дагон.

– Конечно, – утвердительно наклонил голову отец Иероним.

– И без этого – никак?

– Никак.

– А пошто вы тогда служивых мучили?

– Мы думали, что их приход ознаменует исполнение пророчества.

– Разве среди них был голый? – удивился Дагон.

– Ну, когда я их встретил, – смущенно забормотал Антип. – Один из них без сапога был.

– Без сапога, говоришь? – переспросил Дагон.

– Ага, – кивнул Антип.

– Босой, по-моему, это не совсем голый.

– Так больше к нам вообще никто не забредает, – с тоской почесал шею Антип.

– Ну, понятно, – покачал головой Дагон. – Значит, вам нужен голый мужик, знающий заветное слово?

– Точно так, Болотный Дедушка, – подтвердил отец Иероним.

– И вы надеетесь, что он объявится за те пару минут, что остались до того, как вашу деревню сотрут с лица земли?

– Все в руках господних, – тяжко вздохнул поп.

– Неправильный ответ, – с досадой щелкнул пальцами старик.

– Другого у меня нет, – пожал плечами отец Иероним.

Дагон поднял палец вверх, будто предупреждая о чем-то, и наклонил голову, прислушиваясь. С северо-запада приближался гул, похожий на рев спятившего от голода зверя. С каждой секундой гул нарастал, становился все громче; вскоре он уже ощущался не только слухом, но каждым сантиметром кожи, каждой клеточкой тела. Это ревела смерть, летящая, чтобы собрать жатву.

– Я ухожу, – Дагон поднялся на ноги. – Не вижу смысла помирать за непонятную мне идею, – заметив недоуменный взгляд, старик счел нужным уточнить: – Я образно выразился. Потому как сам, понятное дело, бессмертный.