Им всем девятого числа?

Тот выиграл, кто обрел свободу.

Ну что же, Дойчланд - обрела.

А нас свобода только дразнит,

А мы - столетьями в плену...

На нашей улице - не праздник.

Мы проиграли ту войну.

9 мая 2002

Счастливый

В Империи траур. Приспущены флаги.

Убито две сотни детей.

Залиты рекордным количеством влаги

Экраны и тексты статей.

Плывет по америкам и по европам,

Колышется пламя свечей.

Мешаются слезы с сусальным сиропом

Слюняво-сопливых речей.

"Всего драгоценней и чище на свете

Ребенок, сей ангел Земли!

Ах, бедные дети, несчастные дети!

О нелюди, как вы могли?"

Несчастные дети. Поспоришь едва ли,

Хоть нелюди тут с потолка

Ведь именно люди детей убивали

Везде и в любые века.

Несчастные... Метод единой гребенки,

Конечно, привычней всего,

Но далее речь о счастливом ребенке

Пойдет. В чем же счастье его?

Не в том лишь, что выжил. Таких ведь немало

Средь загнанных в школу-тюрьму;

Других испытание это сломало,

Он тоже был близок к тому.

Он тоже сидел до последнего часа,

Как все, без воды и жратвы...

Но трое подонков из старшего класса,

Его изводивших, мертвы!

Сегодня по ним проливаются слезы,

Мучители - в списке потерь.

И черт с ними! Главное то, что угрозы

От них не исходит теперь.

И пусть террористы - не меньшие гады

И свой заслужили конец,

Но все ж кое-где совершили, что надо,

Бандитский тротил и свинец.

А мир содрогнулся: "Как можно - по детям!"

Да разве же в возрасте соль?

Он тысячу раз бы стрелял бы по этим

За все униженья и боль!

А тех, кто вещает на первом канале

О чистой, святой детворе,

Наверное, слишком давно не пинали

Ногами на школьном дворе.

Посылки идут от детей и старушек

Из Ромы, Нью-Йорка, Москвы

Не надо, он счастлив без всяких игрушек:

Он выжил, а эти - мертвы!

Решать не ему, путь наш верен ли, плох ли,

Зачем мы убийц не казним,

Но трое подонков - подохли, подохли!

Порадуйтесь, граждане, с ним.

сентябрь 2004

Заметки энтомолога

Красавец корнет на красавце коне

Гарцует - ну просто charmante!

За ним наблюдает блондинка в окне

Украдкой от строгой maman.

У ней под подушкой - французский роман,

В шкатулке - четыре письма,

В мозгах, разумеется, полный дурман,

Банальный, и даже весьма.

На солнце блестит серебро эполет,

Лоснится ухоженный круп,

И смотрит блондинка восторженно вслед

Под бравую музыку труб.

Она, безусловно, не слишком умна

(Глупа - это будет точней),

Но тот, от кого обмирает она,

Конечно, не многим умней:

Испорченный светских шутов ученик,

Набитый, как кукла трухой,

Чужими манерами, бредом из книг,

Bon mots и иной чепухой,

Распутник, кутила, беспечный игрок,

Дуэль он устроит шутя,

Подхватит любой новомодный порок,

Чтоб видели: он - не дитя.

И ныне он горд и доволен собой:

Прощайте, блондинки! Война!

Он ринется первым в решающий бой,

И слава ему суждена.

Товарищи вскочат взволнованно с мест,

Обнимет его командир,

И сам Император свой орденский крест

Приколет ему на мундир.

И смотрит блондинка, меняясь в лице,

Как, сам удивляясь себе,

Один жеребец на другом жеребце

Гарцует навстречу судьбе.

Уходит, уходит из города полк,

Свершая свой новый вояж

Туда, куда требует воинский долг,

Точнее - имперская блажь.

Гусары, драгуны - героев не счесть,

И каждый сражаться готов...

Имперская доблесть. Дворянская честь.

Ряды деревянных крестов.

На пошлой, нелепой, ненужной войне,

В бездарном и глупом бою

Красавец корнет на лихом скакуне