Прежде я полагал, что для тех, кто не держит в руке клиппер, изменение реальности происходит совершенно незаметно. Но теперь у меня возникли серьезные сомнения на сей счет. Впервые я серьезно задумался над тем, что стало с миром, который я покинул. Что стало с обеденным залом ресторана «Эрмитаж» вместе с заполнявшими его людьми, пришедшими пообедать, и обслуживающими их официантами, спецназовцами в масках и агентами в штатском, которых привел с собой капитан Краснов, с самим следователем и метрдотелем с крашеными волосами? Они просто исчезли? Превратились в ничто?

Сам не знаю почему, как некое символическое отображение того, через что нам приходилось проходить снова и снова, в голове у меня возник образ фотопроцесса. Что представлял собой каждый из отснятых на пленке негативов, можно понять, только сделав с них фотоотпечатки. Быть может, точно так же, как пучок света, пройдя через негатив, оставлял свои следы на фотохимическом слое фотобумаги, образуя скрытое изображение, которое можно увидеть только после соответствующей обработки, возможные варианты реальности проявляли себя, накладываясь на ту реальность, которая в данный момент являлась доминирующей, и внося в нее соответствующие изменения?

Что мне давало понимание этого процесса? Ровным счетом ничего! Так чего же ради я пытаюсь понять, каким образом происходит смена возможных вариантов реальности?

Вопрос был интересен сам по себе. Но ответ на него сложился не в процессе тщательного обдумывания проблемы, подобно тому, как создается нитка бус, когда одна бусина за другой нанизывается на нитку, а взорвался у меня в мозгу, подобно сверхновой, и буквально ошарашил меня. Я хотел понять, что представляет собой бесконечная череда возможных вариантов реальности потому, что без этого не мог понять, кто я такой! Если во всех мирах, которые могли бы стать реальностью, существуют мои копии, то как узнать, где находится оригинал? Что происходит со мной в момент перехода? Сливается ли моя личность, та, которую я определяю как мое собственное «я», с той вероятностной личностью, которая занимает мое место в новом варианте реальности? Или же я просто вытесняю ее куда-то на периферию? Но в таком случае откуда берется память о тех событиях, в которых я никогда не принимал участия? Или, быть может, в момент перехода происходит полное перевоплощение в новую личность?

Чем дольше я размышлял над этими вопросами, тем страшнее мне становилось. Кто я сейчас? Реальный человек, Анатолий Иванович Зверинин, или же только чье-то представление о данной личности? А может быть, очередной переход из одного варианта реальности в другой есть не что иное, как изменение моих собственных представлений о себе самом? Но тогда выходит, что чем больше переходов я совершаю, тем более размытой и неопределенной становится моя личность. Это все равно как сон, в котором тебе снится, что ты спишь и видишь сон о том, что тебе снится сон… И так до бесконечности. А в итоге мы теряем первоначальную точку отсчета, и цепочка образов замыкается в кольцо ирреальности. Попробуй теперь угадай, какой из сменяющих друг друга образов реален, а какой является лишь отображением?

Одни только вопросы. Вопросы без ответов.

Я уже не знал, что лучше: попытаться вернуться назад и продолжить борьбу с невидимым и недосягаемым противником, цели и задачи которого были нам неизвестны, или же остаться навсегда здесь, в этой красной пустыне, расположенной не иначе как где-то на самом краю света? А что, чем плохая мысль: посвятить остаток жизни созерцанию красного песка и багрового предрассветного неба, на которое никогда не взойдет солнце.

– Я так понимаю, что на помощь Париса нам теперь рассчитывать не приходится?

Это снова подал голос Витька. Вот же неймется человеку…

– Анатоль! – Витька тронул меня за плечо, а затем, когда я никак не отреагировал на его прикосновение, тихонько постучал указательным пальцем мне по темечку. – Ты что, заснул?

Я поднял на него усталый взгляд.

– К черту, Витька… Все к черту… Мне все это надоело…

– Можно подумать, что я в диком восторге от происходящего! – возмущенно взмахнул руками Витька. – И что же, мне теперь сесть рядом с тобой на песок и предаться унынию?

– Пожалуйста. – Я повел рукой в сторону. – Места достаточно.

– Между прочим, уныние – это один из смертных грехов, – напомнил Витька.

– А как насчет суеты сует?

Витька задумчиво поскреб ногтями затылок.

– По мне, так лучше быть слишком суетливым, чем слишком мертвым, – ответил он.

– Ты полагаешь, нам здесь что-то угрожает? – Я обвел удивленным взглядом окружающую нас пустыню.

– Скажем так: мне здесь просто не нравится, – ответил Витька.

– А по-моему, так очень даже ничего, – возразил я. – Во всяком случае, это самое спокойное место, в котором я оказался за последние пару суток.

– С этим трудно поспорить, – усмехнулся Витька. – И все же нужно отсюда выбираться.

– Как? – беспомощно развел руками я.

– Как обычно. Отойдем подальше от места по-следних событий и снова воспользуемся клиппером.

Я поднял руку, в которой у меня все еще был зажат клиппер, и показал Витьке шкалу с красной точкой курсора, загнанной в самый конец.

– Можешь сам выбрать, где установить курсор.

– Хорошо. – Витька забрал у меня клиппер и сунул себе в карман. – Когда придет время, непременно что-нибудь выберу. А сейчас… – Он крепко ухватил меня за запястье и дернул так неожиданно и сильно, что я, сам того не желая, оказался стоящим на ногах. – Сейчас нам пора топать ножками в сторону горизонта, – закончил он начатую фразу.