Томас ответил без колебаний, и калика понял, что решение рыцаря окончательное и бесповоротное:

— Нет! Я не смогу поднять руку на посланцев Верховного Сюзерена. Я хочу найти и освободить Ярославу. Если надо, то и на колени встану, буду просить... даже молитвы выучу... дьявол их... ибо мне без Яры не жить! А встать на колени перед ангелами, ликами Божьими, не позорно даже для рыцаря... Правда, я король... Что ж, думаю, не позорно даже для императора!

Он глядел с вызовом, но калика лишь развел руками. Томас пригнулся ниже, ибо ангелы направлялись в их сторону. Олег даже дыхание затаил. Кусты сомкнулись над их спинами, но он страшился, что блеск металлических доспехов увидят и сквозь зеленые ветви.

Хлопанье крыльев стало громче. Сверху обрушилась тугая волна воздуха. Кусты зашевелились, открывая их обоих. Олег сжал посох, начал подниматься, уже готовый для боя... Две белых фигуры летели над верхушками кустов тяжело, но главное — миновали, не рассмотрели. Томас тоже вскочил испуганный, не верящий, глаза сияли радостью, но вдруг потянул благородным носом, поморщился:

— И здесь чесноком воняет!

— Это и понятно, — хмыкнул Олег. — В аду еще не притерпелся?

— То в аду! Черт, неужто и здесь одни иудеи?..

— Ну и что? — удивился калика. — У тебя ж ихняя вера.

— Да как-то... Там, на земле, не больно их встречаешь, разве что когда деньги понадобятся, а тут без их слова шагу, как видно, не ступить. В аду одни иудеи, здесь... И держатся как важно! Гордые. Такие не кланяются, верно? А мне хоть и святой Петр, но все же я рыцарь, а он — иудей! А это даже меньше, чем простолюдин.

— Да, — сказал Олег серьезно, — тебя ждет жизнь веселая.

— Почему?

— Да твой бог тоже... того...

Томас сказал с неудовольствием:

— Сэр калика, как ты умеешь выдумывать неприятные вещи! То сомневаешься в непорочности Пречистой Девы, то тебе мерещится, что Господь был иудеем...

Олег засмеялся, но смех Томасу показался горьким. Он спросил настороженно:

— Ты чего?

— Да так, вспомнил... Приходит старый иудей к ребе, говорит с мольбой: что делать, помоги! Мой сын стал христианином! Ну, ребе задумался, отвечает: трудный вопрос. Приди завтра, я переговорю с Яхве. Старик едва дождался утра, прибегает: ну что, кричит, говорил? Говорил, отвечает ребе. И что ответил? Ребе развел руками: говорит, ничем не может помочь. У него, поверишь ли, та же беда.

Томас долго думал, переваривал, наконец просиял:

— Значит, став христианином, Сын Божий перестал быть иудеем?

Олег взглянул на него странно и даже с некоторой долей уважения:

— По крайней мере так было задумано.

Долго пробирались молча, затаивались. Вечно цветущие розы пахли одуряюще, в огромных цветах копошились насекомые, собирая пыльцу. Олег заметил и указал с ехидцей Томасу, что пыльцу не переносят с цветка на цветок, ибо опыление — то же плотское совокупление. А здесь, видать, плотские утехи недопустимы даже для растений.

Томас сказал жалким голосом:

— Сэр калика, Олег... Я понимаю, у тебя за душой нет ничего святого, потому так изгаляешься. Но это же мой рай, не хвост собачий! Я не смогу здесь идти такой свиньей, как идешь ты, не могу поднять руки на светлого ангела, посланца Божьего! Если бы, скажем, ангелы ислама или бондизма, то вот мой меч... теперь мой!.. но это те, которым ежедневно возношу... ну, должен возносить молитвы и просьбы, когда не в походе. Не скаль зубы, мерзкий язычник! Я все время в походе, даже когда в родном замке.

— Ладно-ладно, — согласился Олег поспешно. — Это я понимаю. Как я в походе, если даже в пещере.

Томас бросил подозрительный взгляд, полный предупредительного гнева, но калика был серьезен. На самом деле серьезен. А не нагло прикидывается, зеленые глаза обшаривают деревья далеко впереди, а уши шевелятся как у волка, и даже, как почудилось Томасу, вытягиваются и загибаются воронками.

Воздух был холодный, резкий, с запахом и вкусом соленой рыбы. Издали доносился тяжелый грохот, каменистая земля слегка вздрагивала. Олег не сбавлял бег, грохот становился мощнее, Томас ощутил на губах привкус соли.

Впереди выступили из серого сумрака темные суровые скалы. Огромные мрачные волны с грохотом обрушивались на каменную стену, Томас чувствовал немыслимую тяжесть водной массы. Земля вздрагивала от удара, волны с оглушительным грохотом разбивались, брызги взлетали вверх как искры из костра. Скалы снова застывали, мрачные, влажные, в клочьях быстро тающей пены, а седые волны с ворчанием отползали, уступая место другим, что угрюмо и грозно вздымались вдали, нагнетали валы, тяжело и угрожающе шли на приступ.