– Если вы взглянете на ваш счет у Падди Клэнси, то сразу смекнете, какое здоровье вам приписывают, - заметил Тим.
– А может, вот кому здоровье позволяет, - добавил он со свирепым видом, когда пошла Нелли с пачкой счетов в руке.

– Хватит всяких сплетен да козней, - объявила она.
– В чем виновата, в том виновата. Но делала это я, чтобы спасти от работного дома моего несчастного братаинвалида, ничего-то он, бедняга, не умел, только и знал что сражаться за Ирландию. А дело делать приходилось таким, как я. Ни одного пенса его светлости в этом не участвовало. Я, конечно, уйду, если меня выгонят, но дом под подозрением не оставлю.

– Да только на выручку от одного бензина можно полный дом братьев содержать, - вскипел Тим.
– И не забудь еще про чай и про масло.

– Хватит, - твердо произнес епископ.
– Выйди, Нелли, - добавил он, не оборачиваясь, своим сухим, епископским тоном.

Нелли ошарашенно на него уставилась, потом выбежала из комнаты с горестным воем: "Пятнадцать лет жизни ему отдала, и вот вам благодарность". Епископ подождал, пока затихли рыдания в кухне, а затем наклонился вперед, зажав между коленями сплетенные пальцы.

– Сделай мне одолжение, Тим, - сказал он.
– Ты не возражаешь, если я буду называть тебя Тим?

– Сочту за честь, милорд.

– Только не зови меня Падди, - добавил епископ, но старая шутка прозвучала натянуто.
– Скаяш-ка, сколько людей про это знает?

– Да теперь, почитай, это общее достояние.

– И что обо мне думают?

– Вы сами знаете, вас очень уважают, - ответил Тим.

– Да, - сухо заметил епископ.
– Так уважают, что я волен превратить мой дом в контрабандистский притон, А они не строят предположений насчет того, что у меня творится в соборе?

Тут Тим понял, что на самом деле епископ задет сильнее, чем вид делает.

– Что будет с Нелли?
– спросил епископ.

– Надеюсь, ее посадят в тюрьму. Да еще штраф наложат. Это для нее пострашнее тюрьмы будет.

– Что за штраф?

– А это надо еще подсчитать. Наверное, тысячи две набежит.

– Две тысячи?
– воскликнул епископ, - Да у меня у самого таких денег нет, Тим.

– Можете голову отдать на отсечение, что у нее есть, - отозвался Тим.

– У Нелли?

– И еще найдется.

– Господь милосердный, - вздохнул епископ и, откинувшись на спинку кресла, скрестил ноги.
– А я-то воображал, что она просто старая дура. Да-а-а, после этого решат, что я не способен сам о себе позаботиться. Ко мне, чего доброго, коадьютора приставят.

– Не приставят, что вы!
– переполошился Тим.

– Еще как приставят, - весело подтвердил епископ.
– И будут совершенно правы. Но это еще не самое худшее. Знаешь, чем плоха старость, Тим?
– Он снова наклонился вперед.
– В ту минуту, как ты кончаешь завтракать, ты начинаешь с нетерпением ожидать обеда. Наверное, человеку свойственно всегда чего-то ждать.

Когда я был еще молодым священником, я про обед и вовсе не думал. А сейчас, если Нелли посадят в тюрьму, я - конченый человек. В моем возрасте другой такой экономки мне не найти.

Тим был малый великодушный, к тому же епископ дружил с его отцом.

– Как вы думаете, сможете вы в дальнейшем держать ее в руках? осведомился он.

– Нет, не смогу, - ответил епископ с обезоруживающей откровенностью. Ни одному священнику еще не удавалось держать женщин в руках. У нас, очевидно, нет опыта.

– Ей-ей, мне бы действовать свободно, я бы ее живо приструнил, проворчал Тим.

– Пожалуйста, даю тебе полную свободу действий, - старик с епископской величественностью повел рукой.
– Это в моих интересах еще больше, чем в твоих, а то, боюсь, дело зайдет так далеко, что меня на ней, чего доброго, женят.
– Он встал и похлопал Тима по плечу.
– Ты славный парень, - сказал он, - я твоей услуги не забуду. Вутчер тоже ничего, только жена его заездила.

В тот же день епископ стоял у окна и, заложив руки за спину, наблюдал, как Тим Лири нагружает на грузовики товары, которые, как полагал епископ, давно вывелись в этом мире: коробки чая, мешки сахара, ящики масла. Нелли за все это время не высунула носа, но вечером, когда она приоткрыла дверь и произнесла: "Обед на столе, милорд", епископу был подан обед, каких приходится один на тысячу: сочный ростбиф с жареной картошкой и с нежнейшим зеленым горошком, плавающим в масле. Епископ ел и ел в свое удовольствие, но так ни разу и не обратился к ней. Он размышлял над тем, как ради этого обеда ему пришлось льстить и унижаться, ему, старику, которому ждать ужз нечего.

После обеда он удалился в кабинет и взял с полки историю епархии, которая частенько утешала его в прежние годы, когда, читая ее, он представлял, как будет выглядеть его имя в будущих изданиях. Одпако в этот вечер она лишь ухудшила его настроение. Читая о епископах, которые возглавляли епархию до него, он не находил никого, чье имя было бы запятнано скандалом.

Исключение составлял один епископ восемнадцатого века, который стал протестантом. Ему уже начинало казаться, что это не самое худшее, что может случиться с епископом.