Домна Осиповна подняла, наконец, голову.

– Вот видишь, как несправедливы все твои обвинения, - сказала она.
– Я с этим мужиком разговаривала о делах моих, по которым у меня хлопотать некому, кроме меня самой.

– Нет-с, вы мало что разговаривали с ним, вы с ним любезничали, чокались бокалами!.. Удивляюсь, как брудершафт не выпили!

– Нельзя же с человеком, говоря о каком-нибудь деле своем, говорить грубо.

– Вы никак не должны были с ним говорить!.. Он хоть человек не глупый, но слишком неблаговоспитанный! Если у вас есть с ним какое-нибудь дело, то вы должны были поверенного вашего послать к нему!.. На это есть стряпчие и адвокаты.

– Но я никого из этих адвокатов не знаю.

– В таком случае извольте мне поручить ваши дела и расскажите, в чем они состоят; я буду с Хмуриным разговаривать за вас.

Предложение это смутило Домну Осиповну. Она не хотела, чтобы Бегушев подробно знал ее состояние, и обыкновенно говорила ему только, что она женщина обеспеченная.

– Не хочу я тебя беспокоить моими делами, - возразила она.
– Ты сам говоришь, что мы не должны обременять друг друга ничем и что пусть нас связывает одна нравственная привязанность!

Говоря это, Домна Осиповна, будто бы от жару, сняла свои букли и распустила немного косу и расстегнула несколько пуговиц у платья. Маневром этим она, видимо, хотела произвести приятное впечатление на Бегушева и достигнула этого.

– Посмотри, пожалуйста!
– воскликнул он.
– Не в тысячу ли раз ты в этом виде прелестнее, чем давеча была?

– Неужели же я растрепанная лучше, чем одетая?
– спросила Домна Осиповна.

– Гораздо, потому что природа у тебя прекрасная, но вкуса нет.

Домна Осиповна при этом опять покраснела.

– Ну хоть в таком виде люби меня. Ты не сердишься больше на меня? Скажи!
– говорила она, вставая и подходя к Бегушеву.

– Я не сержусь, но я огорчен!.. Я желал бы, чтобы ты была лучше всех в мире или, по крайней мере, умнее в каждом поступке твоей жизни.

– В таком случае учи меня, - продолжала Домна Осиповна, целуя его в лоб.
– Что же делать, если я такая глупенькая родилась на свет!

– Ты не глупенькая, а тебе надобно гувернантку хорошую нанять.

– Найми гувернантку мне!
– сказала покорным голосом Домна Осиповна.

В это время, без всякой осторожности, явился Прокофий, так что Домна Осиповна не успела даже прервать поцелуя своего, не то что поотойти от Бегушева.

– Подано кушать-с!
– сказал Прокофий почти повелительным голосом.

Рассердясь на барина, никогда почти не ужинавшего, а тут вдруг ни с того, ни с сего приказавшего готовить затейливый ужин, Прокофий строжайшим образом распорядился, чтобы повар сейчас же начинал все готовить, а молодым лакеям велел накрывать стол.

– Хотите скушать чего-нибудь?
– сказал Бегушев, уже начав Домне Осиповне говорить "вы".

– Хорошо, - отвечала та, поправляя прическу у себя.

Они прошли в столовую.

– Я нарочно велел приготовить пулярдку с трюфелями, чтобы вам показать, какие могут быть настоящие трюфели, сравнительно с теми пробками, которыми нас угощал сегодня наш амфитрион...

И Бегушев сам наложил Домне Осиповне пулярды и трюфелей.

Она скушала их все.

– Есть, надеюсь, разница?
– спросил ее Бегушев.

– Да!
– согласилась Домна Осиповна, но в самом деле она так не думала, и даже вряд ли те трюфели не больше ей нравились.

– Теперь позвольте вам предложить и красного вина, которое, надеюсь, повыше сортом вина из садов герцога Бургундского!

И Бегушев налил Домне Осиповне действительно превосходного красного вина.

– О, это гораздо лучшее вино!
– согласилась Домна Осиповна, все-таки не чувствуя в вине никакого особенного превосходства. В следующем затем маседуане она обнаружила, наконец, некоторое понимание.

– Как хорошо это пирожное; его никак нельзя сравнить с давешним!.. начала уже она сама.

– Это из свежих фруктов, а то из сушеной дряни. Мещане!.. Они никогда не будут порядочно есть!..
– заключил Бегушев.

После ужина гостья и хозяин снова перешли в кабинет, и, по поводу коснувшегося разговора о Хмурине и Янсутском, Бегушев стал толковать Домне Осиповне, что эти дрянные люди суть продукт капитала, самой пагубной силы настоящего времени; что существовавшее некогда рыцарство по своему деспотизму ничто в сравнении с капиталом. Кроме того, это кулачное рыцарское право было весьма ощутимо; стоило только против него набрать тоже кулаков, и его не стало! Но пусть теперь попробуют бороться с капиталом, с этими миллиардами денежных знаков! Это вода, которая всюду просачивается и которую ничем нельзя остановить: в одном месте захватят, в другом просочится!