Если еще хозяйка дома.

– Угу, - кивнул Петр, сладко зевнув и явно настраиваясь на другое времяпрепровождение.

В крохотном дворике, где под навесом белела поленница березовых дров, бродила вся хозяйская живность - пяток очумевших от жары кур. Двери в сенки и вторые, в комнату, были открыты, оттуда доносилось ровное постукивание швейной машинки.

– Гостей тут принимают?
– громко спросил Тарас Константинович, переступив порог.

Не отпуская ручки, Анна Павловна взглянула на вошедшего поверх очков и тут же сдернула их, вскочила; по ее крупному, чуть одутловатому лицу побежали ласковые мелкие морщинки.

– Батюшки, кто пожаловал! А я слышу - машина вроде зашурчала. Так и думать не подумала, что ко мне это. Садись, Константиныч, садись. Вот уважил, так разуважил старую!

Сыпя мягким, не по-местному акающим говорком, хозяйка засуетилась, прибирая на ходу, хотя в тесной комнате и без того царили порядок и чистота. Железная койка в углу с высокими белыми подушками, комодик в простенке, стол у окна и печка с выдвинутой плитой у самой двери - все это было расположено впритык и всетаки уютно.

От крашеного пола исходил приятный холодок, пахло чем-то вкусным, жареным, - Тарас Константинович незаметно сглотнул: опять по спешке одним кофе позавтракал... Под веселый говорок хозяйки он протиснулся к окну, сел, снова подивившись, как в такой тесноте помещаются тут по праздникам две дочери и сын Анны Павловны, да еще с семьями. Дети живут отдельно, просторно, гулянки продолжаются у них, но по установившейся традиции первый день любого большого праздника - у матери. Бывал тут в гостях и Тарас Константинович и тоже умещался...

– Как же ты там гулял-отдыхал, на курортах-то на своих?
– усевшись наконец и подперев голову рукой, спросила Анна Павловна.
– С лица-то вроде посвежел, а поправки нет, не видно.

– Хорошо отдыхал, Анна Павловна, - улыбаясь, кивал Тарас Константинович, тепло и зорко вглядываясь в хозяйку - как и она в него. Нисколько не изменилась, пожалуй; разве что прибавилось седины в волосах, покрытых линялой косынкой, - они, как и у него, были теперь уже не черными и еще не сплошь белыми, а какимито сивыми, - да глубже, с ясной стариковской грустинкой, стали глаза. Человек после какого-то рубежа стареет не постепенно, а рывками: год, пять лет - он все вроде такой же, а потом раз - и сдал. Потом опять словно его законсервировали, и снова рывок. Тарас Константинович с Морозовой одногодки, и следующий рывок у них будет, видно, последним. Такой же, наверно, была бы сейчас и Маша...

– Чего ж тогда раньше на неделю заявился?
– с веселым любопытством допытывалась хозяйка.
– Ты не вздыхай - ты отвечай.

– Заскучал, Павловна, - признался Тарас Константинович, - Да и непорядок это, сказать тебе. Уехал в отпуск накануне посевной. Отродясь в такую пору баклуши не бил. Врачи угнали.

– Вот и досиживал бы.

– Да ведь как? Получше стало - хватит, чувствую.

Недельку, мол, дома поотдыхаю. А тут уж не усидел, конечно.

– Вот, вот, - обрадованно подтвердила Анна Павловна.
– По себе знаю: как старый лапоть стала - все ему куда-то бежать надо. Весь день и крутишься. То одно, то другое!

– Не соскучилась, значит, на пенсии?

– Да когда, говорю тебе! В избах отмыла, выскоблила, теперь внучатам пошить кое-что надо.
– Анна Павловна, как-то лукаво наклонив голову, спросила: - А ты что - или на работу обратно звать пришел?

– Да нет... Я, Анна Павловна, поинтереснее тебе предложение привез. Решили тебя на туристский поезд послать.

– Это что же за штука-то?

Тарас Константинович объяснил, с интересом ожидая ответа.
– Морозова на минуту-другую задумалась, что-то прикидывая, и махнула рукой.

– А что? Поеду, Константиныч, ей-богу, поеду! Хоть напоследок покатаюсь. Дорогая она, эта путевка?

– Сто пятьдесят с чем-то либо сто шестьдесят.

– Э, дорогонько, дорогонько!

– Так оплачиваем-то ее мы, - успокоил Тарас Константинович.
– И на дорогу, думаю, еще подкинем.

– Так-то оно так...
– Морозова остановила на директоре спокойный прямой взгляд.
– Константиныч, скажи ты мне по совести: не обидятся люди? Нашли, мол, кому дать - старой песочнице! Есть ведь и помоложе меня, что заслужили.

– А ты не заслужила, Анна Павловна?
– почему-то начав волноваться, спросил Тарас Константинович.
– Разве ты чем хуже других?

– И не хуже ровно. Да и не лучше. Как все.

– Сколько ты у нас в совхозе проработала?

– Ну сколько? С октября сорок первого.

– А сомневаешься, - упрекнул Тарас Константинович.
– Четверть века, выходит. Да еще с загогулиной.

– Как привезли, так в тот день и вышла.
– Анна Павловна раздумчиво покачала головой.
– Сам, поди, помнишь.