Но если все удастся… Чумаченко на миг блаженно расслабился. Если бы кто из окружающих знал, какой он тогда груз скинет с плеч. Он избавится от навязчивого страха и от неуверенности в будущем, которая в минуты, когда он отвлекался от обязанности вращаться, как волчок в бешеной суете буден, доводила его до состояния исступления. «В этой варварской стране нельзя быть уверенным ни в чем, даже на два дня вперед», — сказал ему однажды Джерри Саймес, его экономический консультант и душеприказчик. Чумаченко полностью был согласен с этим. Он презирал эту лапотно-медвежью страну. Но так уж случилось, что здесь он родился, и от этой страны он взял все, что только возможно. Здесь сделал себя с нуля. И трясся здесь за будущее. Хватался за власть, зная, что может существовать только в ней — слишком по большим счетам придется платить, если эта власть сменится. А в последнее время все шло именно к этому — к смене власти. Игры в монархии, в перевыборы, политические шулерские комбинации — ничто не давало гарантии будущего. Гарантия была в «Местном контроле». Поэтому он и принял предложение американцев. Впрочем, положа руку на сердце, ему бы и не позволили отказаться.

Чумаченко ждал полного триумфа. Но именно сейчас, когда все практически сделано, полная победа казалась ему сомнительной. Забравшись так высоко, трудно долго удерживаться на вершине.

Усевшись в кресло, он расслабился и прикрыл глаза. Палата напоминала хороший номер-люкс. Подходы сторожила охрана. Датчики на груди передавали сведения о состоянии сердца и готовы были в нужный момент дать сигнал тревоги. Отличная медицина мирового класса. Один из признаков привилегированного положения. Сегодня в России деньги и власть — это и право на медицину, а значит, право на жизнь. И это Чумаченко считал справедливым. Бесплатная медицина, общее право на жизнь, — одна из скончавшихся в корчах химер социализма. Вредная химера. В обществе должен быть естественный отбор. Выживает сильнейший, богатейший, влиятельнейший. Остальные — материал. Народ — поле для власти, для извлечения дивидендов. И нормально пусть живут сильнейшие, для остальных предназначено прозябание. Лучшего эта аморфная, огромная биомасса, эти генетические рабы, именуемые русским народом, не заслужили.

— Удобрения, — хмыкнул Чумаченко, порадовавшись точному сравнению. Действительно, народ — не более, чем удобрения. Власть имущие понимали это еще на заре человечества.

На миг подумалось, что он стал законченным циником. Когда-то ведь не был таким. Но ведь это было так давно…

Он посмотрел на часы. Через две-три минуты взрывная волна разметет тела высших государственных чиновников. Пройдется по большому, неуклюжему, тяжеловесному телу Президента, разрывая и корежа его. Эта картина вызвала какое-то неестественное чувство радости. Чумаченко знал, скольким он обязан «большому папе». Знал, что без него он был бы никем. Но еще знал и то, что всегда ненавидел людей, которые помогали ему, в зависимости от которых он находился, кому должен был угождать, чьи бредни обязан был выслушивать, кому должен был лизать задницы. Как правило, он перешагивал через их головы с удовольствием и радостью. Так что чувство ликования вполне закономерно. Избавление!

Минуты текли за минутами — медленно, тягуче, как резина. Чумаченко сидел, прикрыв глаза, ощущая, как сердце колотится все сильнее.

Время вышло, наверное, все уже свершилось. Через несколько минут после акции ему доложат обо всем. И надо будет работать. А пока еще можно немножко посидеть, тщетно пытаясь снять аутотренингом бешеное сердцебиение. Ему никогда не помогали ни медитация, ни аутотренинг, но он упорно пытался их использовать, в очередной раз убеждаясь, что таким образом он в состоянии справиться с нервами.

В коридоре послышались шум, голоса. Дверь палаты распахнулась. В помещение вошли трое. Те, кого Чумаченко ожидал увидеть в последнюю очередь.

— Добрый вечер, Александр Вениаминович, — произнес Ильичев.

— Что вы здесь делаете? — воскликнул Чумаченко, которому на миг отказало присутствие духа. Он понял, что происходит что-то страшное. Хуже — бесповоротное.

— Извините, что тревожу. Но обстоятельства чрезвычайные.

— Где начальник моей охраны? Как вы попали сюда?

— Охрана снята.

— Что за ерунда? — Чумаченко вскочил и направился к телефону.

Ильичев кивнул, один из сопровождавших его людей лениво ткнул вице-премьера ладонью в грудь, так что тот с хлюпаньем впечатался в кресло.

— Не волнуйся, подонок, — Ильичев подошел и нагнулся над вице-премьером, лицо которого пошло красными пятнами. — Ты теперь наш.

— Что?! Я доложу Президенту! Завтра будете примерять сержантские погоны!

— Поздно. «Местный контроль» в прошлом. В истории неудавшихся операций секретных служб.

Чумаченко закусил губу, но тут же овладел собой и сквозь зубы процедил:

— Выйдите.

— Э, нет. Никуда мы теперь не уйдем. Сбылись твои кошмары… — Ильичев сел в кресло напротив вице-премьера. — Неважно выглядишь… Что, боишься, сукин сын? А когда грабил страну, тогда не боялся? Когда Советский Союз добивал — не боялся? Когда с чеченцами якшался — не боялся?.. Когда с янками договаривался Россию продать — не дрогнуло сердце? О чем думал? О золотых кредитных карточках? О власти своей паскудной?

— Вы… Вы… Вам теперь конец, — выдохнул Чумаченко.

— Да-а?..

Ильичев кивнул одному из своих людей. Тот вытащил из кармана инъектор.

— Теперь поговорим, — кивнул Ильичев. Сыворотка правды вывернула Чумаченко наизнанку, и через полтора часа из него вытрясли все, что нужно.

— Все, пора, — кивнул Ильичев.

Еще один заряд инъектора. Через пятнадцать минут вице-премьера правительства России Чумаченко — одной из самых одиозных и зловещих фигур последних лет, не стало.