– Квартира на нижней, - мурлыкал Петр Иваныч, напевая: "Огней там много золотых на улицах Саратова, парней так много холостых, но я люблю женатого...", все повторяя и повторяя последние строчки. Потом он кончил на низ, и они стали играть еще одну партию, и опять выкрикивала Лена, а Петр Иваныч перешел на второй куплет.

Дождь смотрел на Лену, а она ловила эти взгляды, и сердце ее замирало. Теперь уже все - и экзамены, и институт, и мечты - все отошло куда-то в сторону и не имело ровным счетом никакого значения. Был он и его любовь, ее восторги, их будущая семья, вот что имело теперь значение - с ним она готова была ехать, идти, лететь куда угодно. Ее лицо теперь светилось этой простой мудростью, она вдруг из девочки превратилась в женщину и невольно думала о детях, и груз будущих забот уже волновал ее. Она входила в эту новую жизнь, как входят в теплые воды моря.

– Квартира на верхней, - мурлыкал Петр Иваныч.

– У меня на средней, - вторила Лена.
– Одиннадцать, барабанные палочки!..

И Дождю казалось, что все бессмертие не стоит вот такого тихого и теплого вечера, похожего на море...

Старик, приникнув ухом к небосводу, слушал его мысли и грустно покачивал головой, словно и вправду соглашаясь с ними.

Шилов не ходил, а летал. Он так это и чувствовал: ле-та-ю! И утром он влетел к себе на пятый этаж, ворвался в квартиру и долго ходил кругами по комнате, размахивая руками, как крыльями, напевая: "Джонни, ты меня не знаешь, ты мне встреч не назначаешь, в целом мире я одна знаю, как тебе нужна, потому что ты мне нужен!" В его голове еще звучал дерзкий голос Капитолины Лазаренко, и Шилов от восторга даже подпрыгнул на месте, как вдруг сердце сжалось и день потемнел в глазах.

Лев Игнатьич ухватился рукой за стул, но он упал, и Шилов полетел на пол.

– Боже, как это... хорошо, только больно почему-то, - проговорил Шилов.

Было утро шестого, а может быть, седьмого дня, Дождь уже потерял им счет, ибо решил окончательно возвратиться. Он входил в подъезд, когда вдруг услышал стон Шилова с пятого этажа. Не раздумывая Дождь взлетел на балкон Шилова и прошел в комнату.

У Баратынского к тому времени совсем пропал голос. Он говорил шепотом, и Дуська подставляла ухо, чтобы его услышать.

– Все, отбегал за юбками!
– веселилась она.
– Теперь за мою держись, а то в дом глухонемых сдам!
– и сама же хохотала во всю мочь от собственных слов.

– Дура, вот дура!
– возмущался Баратынский, но Дуська его не слышала, и это бесило слесаря больше всего.

Баратынский, воспользовавшись недугом, взял больничный. Врачи говорили разное. Одни утверждали, что всему причина печень и как следствие осложнение на связки, другие доказывали, что, наоборот, связки сами по себе, а печень в порядке. Но Баратынский чувствовал: без Него не обошлось. Сейчас, увидев, как что-то взлетело за окном, он бросился туда и чуть не выскочил следом. Вовремя одумался - третий этаж, падать больно.

Дождь быстро разбил тромбик, образовавшийся в одном из сосудов, бегущих к сердцу, и все обошлось без разрывов. Лев Игнатьич даже поднялся и сел.

– Что это было?
– спросил он.

– Да так, - Дождь улыбнулся, и десятки морщинок разбежались по лицу. Пустяки! Я вас как-нибудь почищу.

– Чем это?
– не понял Шилов.

– Щеткой! Как трубочисты чистят трубы, так и я...

– Спасибо. Я - Лев Игнатьич!
– Шилов подал руку.

– Дождь...

– Интересное имя... А как вы зашли?..

– Через балкон, - объяснил Дождь.

– А-а-а...
– плохо понимая, кивнул Шилов.
– Это у меня, наверное, от перевозбуждения... Давайте я вам что-нибудь подарю, а?
– Он оглянулся в поисках подарка, увидел статуэтку чугунного литья, еще того, старинного, и обрадовался.
– Вот, это хорошая вещь, каслинское литье, редкая штука, возьмите.

Шилов схватил статуэтку и протянул Дождю.

– От чистого сердца!.. Вы меня спасли, я не могу!..
– Шилов улыбнулся.

Из чугуна был отлит старик с веслом в лодке. Он замахнулся, чтобы сделать гребок, и застыл... Дождь молча смотрел на старика, не в силах шевельнуться. Точно холодок пробежал по спине.

– Что с вами?
– удивился Шилов.

– Не дарите никому эту вещь, - грустно сказал Дождь.
– Хорошо?

– Не понял...
– У Шилова даже рот открылся от изумления.
– Это же Касли!..

– Можно, я спущусь по лестнице, а то что-то знобит...

– Да-да, конечно!..
– Шилов проводил гостя, захлопнул дверь и долго, не понимая ничего, смотрел на старика с веслом.

Почти в то же время, когда стало плохо Шилову, Петр Иваныч входил в просторный кабинет первого зама начальника управления Сергея Прокофьевича.

Будучи человеком весьма осторожным, Черных посоветовался относительно Неверующего со своим начальником. Рассказав про телефонный звонок, он сообщил, что факт письма в горком не подтвердился и, скорее всего, это злой недоброжелатель из тех, кого прижимает главбух. Начальник управления выслушал и спросил:

– Ну, а... отношения-то сами есть?

– Отношения есть, - улыбнулся Черных.
– Весь пищекомбинат говорит!

Начальник покачал головой.

– И жена есть?

– И жена, и дочь...