Дед незаметно перешел на упреки, как будто Макарий был малолеток и нашкодил.

Хведоровна молилась за ослепшего внука, и ее звонкий сварливый голос звучал у Родиона Герасимовича в голове: "... не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке..."

Родион Герасимович вспомнил себя молодым и подумал, глядя на огонь: "Все кончается". Ему было жаль молодости, быстро превратившейся в этот курятник, в старуху Хведоровну, в сумерки.

Он зашептал молитву, потом вышел на баз и посмотрел на небо. Уже горела Вечерняя звезда, а за горизонтом поднимались багровые отсветы печей "Униона". Родион Герасимович представил закономерность жизни, которой все следовали, начиная с него, когда уходили от предназначенной судьбы. И он ушел от матери и отца и, оторвавшись от родного корня, расплачивался за свободу, пролив кровь, проломив голову сопернику-артельщику. Только создал это хозяйство, как стал отрываться сын; Сашка не побоялся ни подземного черта, ни ученой жены, надеялся, что под ногами прочная опора, хутор Родиона Герасимовича. Потом улетел Макарий. На очереди последний слеток... А Господь сверху глядит и говорит себе: все кончается, все повторяется.

Наконец-то приехали Анна с Москалем и Виктором и стали совещаться, кому отправляться за несчастным.

Хведоровна сказала, что уже много дней подряд Макарий плохо ей снился, и она говорила об этом Павле, собиралась заказывать священнику молебен, но Родион Герасимович посчитал, что хватит и свечки.

–  Може, ты поедешь? - спросила старуха Анну. - Старого страшно пускать.

–  Тогда уж мне ехать, бабушка, - сказал Москаль. - Пассажирские поезда нынче не того... Не успевают перевозить военные грузы. Доездились!

–  То було бы краше, - кивнула Хведоровна. - А мы грошей дадим, я две курки сварю...

Москаль почесал свой утиный нос, усмехнулся и спросил:

–  А три не сварите?

–  Та хоть задавысь! - воскликнула Хведоровна. - Не две дам, а двадцать две.

–  То ты верно рассуждаешь, Хведоровна, - сказал Родион Герасимович. Надо будет клетку-другую с курями захватить. Раз в тех краях туго с харчами, мы дорогу оправдаем. А ежели понадобится, можно курчонка в подарок поднести.

–  Давай уж целый вагон загрузим, - сказал Москаль.

Он встал, вытащил из-за божницы старый календарь и принялся листать.

–  Я поеду, - решила Анна. - Я мать, мне никто не посмеет отказать.

Родион Герасимович посмотрел на Москаля, заглянул в календарь и спросил:

–  Не повезешь клетки, да?

–  Не с руки, - ответил Иван Платонович, перелистывая страницу. - Хм! Вот вам... - Он протянул календарь Родиону Герасимовичу.

–  Что? - вымолвил тот, прищурясь. - Прибавь свету.

–  Воздухоплавание, портреты первых погибших авиаторов...

–  Макарий, слава Богу, живой, - сказал Родион Герасимович. - И две клетки не велик труд. Мы доставим прямо на станцию. - Поглядев на Виктора, поворачивающего фитиль в лампе, остановил его: - Не надо...

–  Скоро весна, тепло настанет, - ласково-настойчиво произнесла Хведоровна. - Выведем его на баз. Под солнечко... Ну, Москалик, не суперечь! - Она сильно потрепала Ивана Платоновича по плечу.

Москаль вытерпел эту крепкую ласку и повторил, что поедет в Москву, только без торговой цели.

–  Ну что ты к нему прицепилась как репей?! - сердито воскликнул Родион Герасимович. - Я сам поеду. Витька, со мной пойдешь?

–  Нет, ему учиться, - возразила Анна.

–  Подождет учеба, - отмахнулся Родион Герасимович - Ученых кругом пруд пруди...

Москаль отложил календарь, повернулся к Хведоровне и сказал:

–  Как, матушка, ты только дерешься али и кормишь гостей?

–  А як же! - усмехнулась Хведоровна-Улюбленное мое дело гостей годувать смаженными курчатами.

5

Они двинулись в Москву уже в марте, переждав дома бурные события. На станции прямо на перроне играл духовой оркестр пожарной команды, жарко припекало солнце, суля раннюю весну и как будто посылая всевышнее благословение небывалому для страны обретению свободы. Виктор шел в распахнутой шинели, краем глаза видел свой красный бант, улыбался, ожидая чего-то. Он был избран членом гимназического комитета, вошел в комитет общественной безопасности, дал телеграмму на имя председателя Государственной Думы, в которой говорилось: "Приветствуем Новое Правительство, вводящее свободную Россию в новую гражданскую жизнь, и приложим все усилия к воспитанию подрастающего поколения в духе свободы, правды и добра". Виктор не совсем понимал, о каком подрастающем поколении написал, но ему было хорошо, славно и хотелось делать хорошее.

Рядом с Виктором широкими шагами шла Павла, Родион Герасимович немного отстал.

Раздались крики:

–  Поди! Дорогу!

По перрону везли на тележке ящики с бутылками; высокий бородатый казачина в сером казакине, сбитой на затылок фуражке шагал за тележкой и громко спрашивал:

–  Кому вина? Чистое изюмное!

Родион Герасимович оглянулся, спросил цену и заохал.

–  За нову жизнь не грех, - ответил казачина.

Оркестр играл вальс "Березка", увлекал души. Казачина поставил тележку, поднял над головой бутылку и кружку: