–  Тогда какой же вам смысл рисковать? - спросила Нина. - Из человеколюбия? Или предполагаете сделать меня любовницей?

–  Вы, конечно, стоите ста тысяч, мадам, - улыбнулся Каминка. - Но кому что... кому поп, кому попадья... Ребе сказал: снесите в свою тесную комнату еще вещей, а когда станет невмоготу, вынесите обратно... Если бы я был на вашем месте, я бы сказал: какой хороший этот Каминка, он меня жалеет, а это так редко, чтобы человека жалели...

Нина ничего не добилась. Ланге был прав. За добродушными речами Каминки скрывалось лукавство.

–  Подождите, подождите! - воскликнул Каминка и замахал руками. - Не уходите... Эй, мальчик, скорей неси варшавские пирожные и лимонад!.. Нина Петровна, садитесь назад в это кресло и имейте терпение...

Она села обратно. Принесли эклеры и безе, прилетели две зеленые мухи, стали кружиться над пирожными.

–  Никуда вы не денетесь от нас, молодая госпожа промышленница, - сказал Каминка, плавно поводя рукой над блюдом. - Вся промышленность переходит в руки тех, кто располагает оборотными капиталами. Времена Демидовых миновали. Не подумайте, что я вас уговариваю. Упаси Бог! Я знаю, что сейчас вы меня презираете, думаете: вот черт пархатый хочет меня облапошить! Угадал? - Он подмигнул ей.

–  Ничего я не думаю, - буркнула Нина. - Я пришла к вам за помощью как к своему хорошему знакомому, которого не раз принимала у себя дома.

–  Кушайте варшавские пирожные! Может быть, вы и ничего такого не думаете, только я вам скажу, что женщины - плохие коммерсанты. А хороший коммерсант - это кто? Это банкир, которому все равно, куда вкладывать деньги. Сегодня пусть это будет рудник, а завтра про рудник придется забыть и перейти на нефть или сахар или на что хотите!.. Плюньте на свою шахту, мой совет. Силен тот, кто подвижен, кто не цепляется за свой курень... Я вас убедил? Вы уже согласны?

Каминка показал пальцем на пирожные. Нина покачала головой. Он приподнял плечи, как бы говоря: "Ну как хотите", и съел желтоватое хрустящее безе, рассыпавшееся у него на губах и накрошившееся на чесучовый пиджак.

3

У нее оставалась надежда найти представителя Особого совещания по топливу и вырвать у него государственный кредит. Но ехать в Харьков не хотелось, и она отговаривала себя тем, что Симон обещал помочь. Выйдя из дома Каминки, она велела кучеру ехать на хутор Игнатенковский.

–  Чего там забыли? - проворчал Илья. - Нечего тебе там больше делать, Петровна.

–  Слазь! - сказала она. - Сама поеду!

Илья покачал головой и стегнул лошадей вожжами. Его толстая загорелая шея сделалась неподвижной, словно он отгородился от хозяйки.

–  Так-то лучше будет, - вымолвила она.

–  Лучше уже не будет, - не удержался Илья и, чтобы не слышать ответ, закричал на лошадей.

Нина раскрыла зонтик, села поудобнее и стала смотреть в сторону на каменные дома проспекта. Вдоль забора шел австрийский военнопленный в синем мундире, оглянулся на нее, поклонился.

Она подумала о слепом, спрятавшемся от нее в прошлый приезд в балке. Но у нее не было на него никаких видов, и напрасно Макарий стеснялся. Это тупоумный Илья связал, должно быть, ее поездку с возможностью замужества и обиделся из-за выбора калеки. Она же просто проведала старого знакомого, ну, может быть, еще и удовлетворила свое любопытство. Тогда она спустилась по крутой тропинке, отыскала Макария, взяла его за руку и чуть было не призналась, почему вышла за Григорова. Теперь у нее этого желания не было. Он холодно сказал, что между ними должна быть ясность: жизнь нас разделила, и не будем себя обманывать; война выжигает из человека все человеческое, оставляет только страсть убивать, разрушать и состязаться с другими в этой страсти. Он оттолкнул ее, освободил от иллюзий. И вместо признаний о невозвратном времени она рассказала об изменчивой жизни шахтовладельцев, тоже беспощадном состязании, открывшись слепому не в одном грехе, так в другом грехе - выдавливании из людей денег... В этом месте разговора их нашел Виктор, требовательно поглядевший на Нину, как будто хотел тут же обвенчать ее с братом. Однако Макарий отправил его назад, чтобы не мешал.

Казалось бы, все уже было выяснено окончательно, но Нина почему-то снова отправлялась на хутор к слепому летчику, хотя ничего полезного не могла там найти.

Проехали теснину из рыжевато-желтых камней. Мелькнула ящерица. Еще не отцвели зеленоватые метелки скумпии, цветущего последним степного кустарника, но степь уже выгорала, подсыхала трава, и словно по золотистой корочке бежали ракитники, медунки, дроки и три вида шалфеев: фиолетовый, голубой, желтый.

За островком первобытной степи, вызвавшем у Нины горькосладкое ощущение вечности, началось ячменное поле Игнатенковых. Колосья уже наливались и поблескивали на солнце.

Илья повернулся боком, прищуренно взглянул и произнес:

–  Значит, нема тебе кредиту? Не дал пархатый?

–  Не смей так говорить! - приказала Нина. - Мы не звери.

–  Мы-то, ясное дело, не звери, - ответил Илья. - Вот погутаришь с незрячим, душу отведешь... А дальше куда поткнешься ?

–  Не твоего ума дело. Куда велю, туда и поедешь, ясно?

–  Теперь ясно, - буркнул он. - Покойник хозяин никогда б не сунулся к пархатому.

–  Я тебя уволю, Илья, - предупредила Нина.