"Я бесконечными стихами буду взрастать из толщи камня. Я разорву его, ну же - это начало моей вечности...

– Кто мы, о, наделенные сознаньем ?

Оно, ведь, ненадолго нам дано,

Мы, скрученные смехом и рыданьем,

Все ж ждет предначертание одно.

И так надолго краткое мгновенье,

Дано ходить нам, спорить и мечтать,

Неужто же не ждет в конце нас тленье,

Неужто можно нам об этом забывать?

И смерть, вдруг, заберет все то, что было,

Покажется все тленным и напрасным, и пустым,

Все то, о чем душа грустила,

Быть может, станет близким и родным...

Стихотворенье возникло одним пылающим объемом, одним образом, одним виденьем, как полотно живописца, на котором, вместо красок, были чувства.

А что то было за мгновенье? Ведь с того момента, как Дима погрузился в снежный завал, и до того момента, когда он, под действием некой силы вырвался - прошла едва ли десятая секунды...

Но он вылетел, он покатился в каком-то безудержном вихре, его перекрученного, измятого, окровавленного, вынесло на заснеженную дорогу...

И тут, волей ли случая, или какой иной волей, стали приближаться два круглых, излучающих две световые колонны глаза. Вот раздался рев двигателя вот приумолк, затарахтел над Димой.

Его перевернули, стали поднимать куда-то вверх. Дима зашептал:

– Люди добрые... кто бы вы ни были (он ничего не видел) - отвезите меня подальше от войны... Я все равно там умру - и, если вы хотите моей смерти оставьте уж лучше здесь...

Когда он очнулся, то увидел склоненное над ним усталое лицо молодой жительницы гор - у нее были густые черные грязные волосы, покрасневшие белки глаз... еще что-то - Дима уж не мог разглядеть...

– Где мы...
– спросил он, хоть и знал уже ответ по характерной встряске и моторному урчанью.

– В машине.

– Куда едем?

– От войны...

– От войны! Господи, хорошо то как!
– он сказал это слишком громко, и потерял сознание...

* * *

Весна! Вот, наконец, и пришла ты!

Ты разлилась по полям, по лесам, в ручейках побежала, в птицах запела. В один из чудно-ярких, звонкопевных ранне-майских дней, ев деревенской улочке остановилась грузовая машина. Вылезшее из нее горское семейство, осыпало воздух радостными словами:

– Ну, вот и приехали!.. Здесь они живут... Да уж - десять лет, как обжились.

Тут из кузова выпрыгнул Дима. У него было бледное лицо, но глаза сияли, он крикнул:

– Ну что, друзья, пришла пора прощаться?

– Да, да. Прости, но дальше не повезем.

– Отсюда до Москвы несколько недель пути, но то прекрасно! Я побегу, я пролечу эти километры, я буду вдыхать запахи просыпающихся полей; слушать, как раскатывается над полями первый гром! О, я буду жить с этой милой, родной землею! Я буду стремиться...

Дима сбивался он избытка чувств; он, вдруг, стал целовать каждого из этих спасших его людей. Он обнимал, он со слезами шептал слова благодарности...

Уж из многих деревенских домов вышли старушки, чтобы посмотреть, чтобы посудачить потом о столь небывалом действе.

А Дима, плача, отбежал на несколько шагов, повернулся; глубоко и часто дыша, заговорил громко, свободно:

– Как же весна грудь мне располняет! Я из смерти вырвался в жизнь! Представьте - месяцы провел в душной темнице, но вот пробил дверь! Вышел на цветущий луг!.. О, небо...

Он задыхался, грудь разрывалась от частого дыхания, а глаза, окутанные аурой мечтанья, притягивали, они любовью пламенной горели на этой, переполненной птичьем пением деревенской улочке:

– Вы прекрасные, такие прекрасные люди! И все люди прекрасные! Как прекрасна жизнь! Я сейчас побегу из всех сил; добегу до Сада, до Фонтана, но на прощанье - вот вам мое стихотворенье:

– Смерти нет! Дух пылает нетленный,

Говорит дух небес окрыленный,

Из зимы возрождается жизнь...

Он не договорил - засмеялся - что было сил, побежал по дороге. Позади осталась деревня, вокруг - поля; и он, на бегу раскрывая объятия, кричал:

– Я люблю тебя, поле!

Потом его объял лес, водрузил в сферу птичьих голосов, и Дима, лаская взглядом ветви, кричал:

– Я люблю вас, деревья! Люблю вас, листья молоды! Люблю вас, птицы певчие! Эй вы, эй, птицы милые! Эй, слетайтесь ко сне! Пейте еще громче, пейте еще веселей! Я живу! Я живу!

Но вот позади лес; и вновь поле , и вновь он, восторженный его просторным величием, кричит слова любви...