– Подожди.

– Никак не можешь отойти от пережитого потрясения?

– Дело не в этом, - она отрицательно покачала головой.
– Вернее, не только в этом.

– В чем же еще?
– Евгения начало одолевать смутное, но ужасное предчувствие.

– Со мною что-то происходит.

– Я понимаю, тебе трудно. Ты расстроилась, не знаешь некоторых обстоятельств, тебя это тревожит, угнетает.

– Не только это.

– Ну что еще? Что?

– Что-то происходит с моим телом - оно как-то немеет, будто отмирает. Такое чувство, что я еще здесь и в то же время - уже не здесь.

Евгений посмотрел в ее неподвижные, затуманенные глаза и ощутил чувство ужаса, от которого похолодело внутри.

– Так что?
– гипнотизирующим голосом спросила женщина, глядя в его лицо остекленевшими глазами.
– Может быть, ты теперь скажешь мне?

Художник понял, что попался - не надо было так откровенно пугаться.

– Это усталость. Ты перенервничала, вот тебе и нездоровится. Я вызову врача, он пропишет лекарства. А пока тебе надо принять горячую ванну. Сразу станет легче. Вот увидишь. Сейчас...

Он заметался по квартире, засуетился, не зная, что делать сначала - вызвать врача или готовить ванну. Наконец он заскочил в ванную, открыл краны, стал регулировать температуру воды.

Когда Евгений вышел из ванной, в комнате было пусто. Разум, кажется, отказал ему. Ничего не соображая, он метался по квартире, заглядывая всюду, где может поместиться взрослый человек, а затем и туда, где не поместится даже ребенок. Наконец эта горячка у него прошла.

– Этого не может быть, - шагая взад-вперед по комнате и часто жестикулируя руками, заговорил он. Это мы - те, кто перемещается отсюда, возвращаемся. Потому что так задумано. А они - те, кто находится там, могут переместиться только с нашей помощью, когда мы возвращаемся. Перемещение снова туда без этих препаратов, рамочек с шариком никем не предусмотрено и потому невозможно. Тогда где же...

Он растерянно развел руками и вдруг схватился за голову. Затем бросился к выходу. Было уже темно. Моросил мелкий дождик. Комнатные тапочки не позволяли бежать в полную силу. Наконец один из них слетел с ноги. Второй Евгений сбросил сам. Улицы, улицы, улицы. Переулок. Мост. Разноцветные огни вокруг. Совсем близко тяжело громыхал вагонный состав. Ступеньки, ступеньки. На мосту - никого. И вот это место. Евгений перегнулся через перила, чтобы посмотреть вниз. Вдруг кто-то прыгнул на него сзади и опрокинул на спину. Охрину удалось подняться, но этот кто-то все еще висел на его плечах. Евгений захватил нападающего одной рукой за воротник, другой - за предплечье и в падении вперед бросил его через себя. Тот крякнул и обмяк. Стоя на четвереньках и морщась от боли в колене, Евгений пристально всматривался в непревычно перевернутое лицо перед собой. Это лицо было ему знакомо, но он никак не мог понять, чье же оно. Наконец, до боли вывернув шею, чтобы увидеть лицо нападавшего в более привычном ракурсе, художник узнал Светлого.

– Чего тебе надо?
– спросил Евгений, пытаясь подняться.

Но поэт снова крепко вцепился в него.

– Пусти!
– вырываясь, крикнул Охрин.
– Я же только посмотреть! Пусти!

Руки Светлого разжались, и Евгений снова припал к парапету. Поэт пристроился рядом.

– Никого там нет, - переводя дыхание, сказал он.

– Ты откуда взялся?

– Иду к тебе, а ты бежишь. Я кричу, а ты не слышишь, - лаконично объяснил Светлый.
– Хотел сказать, что тебя Драпов разыскивает.

VI

Утром Евгений проснулся с тяжелой головой и с предчувствием чего-то не менее ужасного, чем исчезновение Инны. Солнце давно встало. Звонок в дверь заставил художника вздрогнуть. Открыв, он увидел взъерошенного и возбужденного Драпова. Глаза ассистента подозрительно блестели.

– Все-таки я нашел вас!
– воскликнул Генрих, пытаясь без приглашения протиснуться в квартиру.

– Зачем?
– спросил Евгений, придавливая его дверью.

– Вы не представляете, насколько это важно.

– Для кого?

– Для вас, для нее, для меня - для всех.

– Черт с вами, входите.

Евгений отпустил дверь.

– Она здесь?
– украдкой спросил Драпов, проходя и осматривая помещение.

– Вы пришли спрашивать или рассказывать?

– Хорошо, - согласился ассистент.

Он подошел к столу, налил из графина полный стакан воды и жадно выпил.

– Хорошо, - повторил он, с размаху плюхнувшись в кресло.
– Все по порядку.

– Да уж, пожалуйста.

– Они его повесили, - начал ассистент и, подумав, уточнил:

– Партизаны повесили Шурина.

Он пристально посмотрел на Охрина, но лицо художника осталось непроницаемым.

– Он никогда не рассказывал мне всего, - продолжал Драпов.
– До многого мне приходилось докапываться самому. Но ответов на некоторые очень важные вопросы я так и не узнал. И тогда я рискнул. После долгих попыток мне с помощью одного нашего пациента удалось переместиться. И я нашел его. Чему вы улыбаетесь?