На этом и закончится "Дело Косаренко", а в "Деле Кравцова" появятся новые страницы допросов и новый, еще более суровый приговор, теперь уже за побег...

К счастью, капитан не узнал его. Тем не менее шоковый испуг не прошел у Николая и в камере: зачем, почему он тут, этот следователь военной прокуратуры?..

Неужели милиция, признав свое бессилие, передала "Дело Косаренко" армейским органам дознания?

Ну, конечно же, так оно и есть! Убедилась в том, что никакой он не дезертир, и передала. Поэтому-то капитан и появился в тюрьме. Теперь того и гляди придет надзиратель и с профессиональной бесстрастностью распорядится: "Косаренко, на допрос!"

В гулком коридоре и действительно послышались надзирательские неторопливые шаги - куда ему спешить? Вот он остановился возле двери, заглянул в оконце и... отошел. Но у Николая тревога не унялась: не вызвали в эту минуту, так вызовут через полчаса. Или через час.

Как птица, попавшая в клетку, Николай забегал, панически заметался по камере.

В оконце снова показался всевидящий глаз надзирателя:

– Косаренко, прекрати беготню!

Взбудораженный Николай послушно остановился, прислонясь спиной к стояку нар.

– И стоять не положено. Пора усвоить: в тюрьме сидят, а не стоят и не бегают...

...В тоскливом ожидании неизвестного замедленно тянулось однообразие тюремною времени. В голове Николая - бесконечный поток дум. Воспоминания переносят его то в Череповец, к Оле и детям, то в Репьевку.

Где-то там идет большая жизнь со всеми ее сложнейшими противоречиями, радостями и печалями, взлетами и падениями. Люди поднимаются в атаку, варят сталь, доят коров, пекут хлеб, оплакивают погибших, рожают детей, и только он, Николай Кравцов, отгорожен от всего этого толстыми стенами и к нему не долетают ее слабые отголоски...

На допрос Николая вызвали лишь в начале февраля сорок третьего. В этот раз Мартемьянов сам приехал в Вологду и разговор начал с радостного сообщения.

– Герои Сталинграда вчера окончательно добили трехсоттридцатитысячную армию Гитлера. Весь народ ликует, а я вот вожусь с тобой, подонком. Обидно и за себя, и, в конце концов, за тебя. Ведь тебя же, черт побери, родила русская мать. Разве ж о такой судьбе твоей она мечтала, когда растила тебя? Разве учила она тебя страшной подлости? Ведь - нет же!

– Нет, конечно, - подтвердил Николай.
– Она учила меня быть честным и справедливым...

– Вот видишь, я в точку попал!
– обрадовался Мартемьянов.
– А ты?

– Я всю жизнь стремился быть таким!

– Не похоже...

Следователь прошелся по кабинету, размышляя о загадочном арестанте. Он рассуждал: раз человек выдает себя не за того, кто он есть на самом деле, то, надо полагать, имеет какие-то веские причины. Но какие именно? Что побудило его взять на себя тягчайшее воинское преступление, которое он, судя по всему, не совершал? Участковый со станции Лежа в своем донесении о задержании бездоказательно и не совсем грамотно утверждает: "Данные действия показывают на человека, занимающегося шпионажем". Что если он прав?..

– Слушай, Косаренко, или как там тебя, - скорее для проформы, нежели ради дела, сказал Мартемьянов, - а может, тебя забросили с той, с фашистской стороны?

"Вон ты куда хочешь повернуть!"

– Вы шо - смеетесь?

– Не строй из себя Ивана-дурачка! Ты же не можешь не понимать: только искренность и чистосердечие спасут тебя от расстрела... Ведь как ты дошел до этого? В тяжелой обстановке попал в плен, побоями и издевательствами фашисты принудили тебя к измене и забросили в наш тыл... Но Родина готова великодушно сохранить тебе жизнь, если во всем сознаешься.

– Гражданин следователь, вы ведете несерьезный разговор! Если бы я був предателем... Фашисты-то, я думаю, не дураки и своего шпиона снабдили бы документами. И с их точки зрения - надежными. Так что не приписывайте мне лишних грехов: в чем виноват - не скрываю и готов отвечать по всей строгости закона...

– Что ж, Косаренко, пускай будет по-твоему,- неохотно согласился с доводами подследственного Мартемьянов.
– Ты предстанешь перед военным трибуналом. Он и определит что-то одно из двух: либо жизнь, либо... Да чего же тут на правду-то глаза закрывать? Трибунал вполне может и к стенке поставить. Чтоб у других субъектов, вроде тебя, отбить охоту отсиживаться в кустах в тяжелое для Родины время. И совет мой тебе таков: сумел нашкодить, сумей и ответ держать. На суде, это тоже берется во внимание. Судьям, я так думаю, небезразлично знать, до конца ль ты потерянный для общества, иль в тебе еще жив человек...

10

Сипловатый голос председательствующего - тучного подполковника с отечными кругами под глазами - был подчеркнуто строг и официален:

– Подсудимый Косаренко, признаете ль вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

– А як же, конечно, признаю!
– с готовностью подтвердил Николай. Отпираться не стану - виноват я, нарушив присягу...

На все последующие вопросы, а их было немало, он отвечал заученно и с подкупающим "чистосердечием", наигранно сожалея о содеянном.