Шрифт:
– А ну-ка, друг, отдай-ка мне свою винтовку, - попросил Николай.
– Это по какому праву?
– подозрительно покосился на него раненый.
– По такому, что идет бой, а у меня нет оружия! Я из пополнения.
– Дурака поищи в другом месте, а я на медпункт должен заявиться с винтовкой. Иль приказа не знаешь?
– В армии выполняют последнее распоряжение!
В голосе Николая была такая уверенность в своей правоте, что боец пошел на попятную:
– Ну, если распоряжение, тогда что ж, тогда я - пожалуйста... Бери, а докторам я объясню, что и как...
Николай проворно зарядил обоймой винтовку, сунул в карман шинели две пачки патронов и перед тем, как скрыться в траншее, ведущей на передовую, махнул догонявшим его товарищам, чтобы они не отставали.
В том месте, где ход сообщения соединялся с траншеей переднего края, Николай остановился, пропуская вперед товарищей, - одних направо, других налево.
– Вооружайтесь за счет раненых и убитых и действуйте по обстановке! наставлял он их властно и непререкаемо.
Когда последний боец - им оказался Коровин - скрылся за изгибом траншеи, Николай побежал следом за ним и, пригнувшись, вошел в первый же дзот. В тесном блиндаже удушливо-дымно: ручной пулемет стрелял длинными очередями, а легкий утренний ветерок дул прямо в амбразуру
– Эй, друг, чем тебе помочь?
– обратился Николай, улучив удобный момент.
– Диски!
– прокричал пулеметчик, не оборачиваясь.
– Заряжай диски!
Николай довольно ловко и быстро набил патронами два диска и, кладя их на площадку возле треноги пулемета, заглянул в амбразуру.
Перед дзотом простиралась не очень широкая, метров в четыреста, впадина с удручающе жалкими остатками леса, искромсанного снарядами и минами. По ту сторону впадины - полукруг возвышения, тоже с искалеченными соснами и елями. По всему возвышению, то там то здесь, рвались снаряды и мины, и Николай догадался: передовая финнов, по которой бьет наша артиллерия. На всем видимом пространстве - ни живой души, а между тем пулеметчик, вставив диск, разрядил его чуть ли не за единый выдох.
– Ты по какой цели-то бьешь?
Пулеметчик - им оказался чернобровый парень лет двадцати пяти - окинул Николая раздраженным взглядом:
– Твое дело заряжать диски, и не задавать глупые вопросы!
– Глупый тот, кто бесполезно расходует боеприпасы!
– огрызнулся Николай.
Пулеметчик, не ожидавший отпора, пошел на попятную:
– Тоже мне - рачительный хозяин... Да если бы на войне каждая пуля находила себе цель - всех гитлеров и прочих геббельсов уже давно бы не было на свете!
Бой постепенно затихал: реже рвались снаряды и мины, вялой становилась ружейно-пулеметная перестрелка.
– Ты откуда взялся-то?
– спросил пулеметчик, рукавом шинели устало вытирая высокий лоб.
– С пополнением прибыл? Но, гляжу, стреляный воробей. Много воевал?
– Пока еще не довелось.
– А я, елки-палки, уже второй месяц в этом пекле варюсь...
– Почему один у пулемета?
– Моего второго номера, Костю Осташкова, - вздохнул пулеметчик, - три дня назад кокнуло - и мама выговорить не успел. К родничку за водой пошел и не вернулся - мина накрыла... Тебе за какие же темные делишки штрафную-то пришпандорили?
– А тебе?
– Из госпитальной аптечки неудачно слямзил во такой вот ящичек сульфидина. Вернее, слямзил-то я его шито-крыто, да потом, когда сбывал этот бесценный товарец, попался на крючок... Чуть не шлепнули... Теперь-то я, понятно, жалею, и очень...
По траншее пронесли раненого.
– Еще один перестал быть штрафником, - сказал он задумчиво, скручивая цигарку.
– Огонек есть? Давай подымим.
– С удовольствием бы, да только мне некогда.
– Куда спешишь-то?
– К командиру роты, за назначением.
– Просись вторым номером к Кузнецову, ко мне, значит. Мы с тобой дадим финнам жару!..
– Вообще-то я не против, только, честно говоря, мне и самому хочется быть первым номером.
– Жаль.
За изгибом траншеи, ведущей в тыл роты, Николай нагнал Коровина. Вместе с бойцом со шрамом на подбородке тот нес на носилках раненого солдата.
– Кого это вы?
– спросил Николай, из-за спины товарища пытаясь разглядеть пострадавшего.
– Да Пилипчука же!
– сердито ответил Коровин, не оборачиваясь. Остановись, Якушкин, малость передохнем.
Он осторожно опустил носилки на устланное еловыми ветками мочажинистое дно траншеи и, устало разгибаясь, пояснил:
– Бедняга был рядом с Коломийцевым. В того прямое попадание снаряда, а этого осколком в грудь. Тоже, считай, не жилец... Так-то вот, Косаренко! заключил Коровин с явным упреком.
Николай с состраданием смотрел на угасающего товарища, на губах которого пенилась, стекая, розовая сукровица, и думал: "Он был бы жив, если бы я его не увлек. И главное - без пользы погиб человек..." .