Дверь жалобно хрястнула и распахнулась.

Дула винтовок черными бездонными глазками смотрели на Чичканова. Он не слышал ругательств и криков - словно оглох, он только молча смотрел на ворвавшихся людей.

Растолкав солдат, к столу вышел поручик, держа револьвер перед собой.

– Вы уже в форме?
– спросил Чичканов, прикуривая папиросу. Нафталином попахивает, плохо вытрясли.

– А я чувствую запах гари, Чичканов! Сожгли документы?

– Вы опустите винтовки, товарищи, - обратился Чичканов к красноармейцам.
– Я не убегу. Вас вон сколько, а я один.

Поручик заметил, как послушно опустили винтовки красноармейцы, и в бешенстве крикнул:

– Связать!

Откуда-то появились двое с веревкой. Они грубо заломили Чичканову руки назад. Поручик обыскал его, вынул наган, папиросы.

– А документы где?

– При себе, господин офицер, не держу. Меня и без документов узнают.

В дверях появился бывший городской голова Шатов, самодовольный, расфуфыренный адвокат.

– А-а, Чичканов? Что-то у вас грустный вид сегодня? Бодритесь, бодритесь! Правосудие не без снисхождения! Студенческое землячество и прочее!..

Чичканов презрительно смерил его взглядом:

– Развяжите руки!

– Что за тон? Вы приказываете?

– Да, приказываю, - ответил Чичканов.

– Но пока приказывать буду я.

– Сами чувствуете, что пока?

– Агитация неуместна! Не храбритесь, Чичканов! Ваша песенка спета!

– Развяжите руки!
– повторил Чичканов.

– Поручик, - примирительно улыбнулся городской голова, удовлетворите его последнюю просьбу. Этого требует благородство офицера в отношениях к побежденному.

– Нет! Это не просьба, а требование, и не последнее, - твердо сказал Чичканов.
– Развяжите руки и принесите мою шинель.

Офицеры переглянулись с Шатовым.

– Принесите.

В это время появился генерал Богданчик, седой обрюзгший старик.

– Мне помнится, генерал, я освободил вас, учитывая вашу старость, сказал Чичканов, растирая запястья рук.
– Где ваше честное офицерское слово?

– Что здесь происходит?
– Генерал побагровел.
– С кем он так разговаривает? Как вы позволяете ему?

– А вы не вольны мне позволять, - ответил Чичканов.
– Я сам себе позволю. И о чести я имею более высокое понятие, чем вы, генерал!

Богданчик подскочил к Чичканову, размахнулся, чтобы дать пощечину, но Чичканов так посмотрел на него, что генерал попятился:

– Вон, вон его отсюда! В тюрьму!

4

Маша обошла весь вокзал. Никто не знал, будет ли пассажирский из Козлова.

– Там вчера мятеж поднялся.
– Красногвардеец-железнодорожник сочувственно осмотрел Машу с головы до ног.

– Неужели мово Васю арестуют?

Красногвардеец молча пожал плечами.

От вокзала шла торопливо, оглядываясь. "Васенька, родненький, где же ты? Заждалась тебя..."

Хотелось забиться куда-нибудь, плакать, плакать. И вдруг остановилась как вкопанная. Где-то за Уткинской церковью послышался оркестр. Веселый марш, под который ходят солдаты! Маша слышала такой марш еще в детстве, когда с отцом приезжала на базар. Тогда мимо базара шел какой-то полк с оркестром впереди.

"О, господи, - мелькнула догадка, - да может, и мой Вася пешком... с солдатами?"

Опомнилась уже в толпе любопытных горожан, окруживших площадь перед "Колизеем". От быстрого бега долго не могла отдышаться. Попробовала протиснуться, но толпа стояла стеной.

– Они из Козлова?
– почти простонала она, обращаясь к рослому бородачу с извозчичьим кнутом.

– Из какого тебе Козлова?
– грубо ответил он.
– Унтера власть большаков спихивают!

Маша приподнялась на цыпочки, недоверчиво огляделась:

– А не стреляют что же?

– Какой прок стрелять! Без пальбы способнее! Вишь, из полка оркестр прихватили... как на свадьбу, с колокольцами!

За сквером Маше не виден "Колизей". Она только слышала едва доносившиеся оттуда крики - оркестр заглушал все. Он стоял где-то почти рядом, играл сбивчиво, торопливо. Но вот внезапно как бы оборвались оглушающие звуки и укатился куда-то гул толпы. Поток людей хлынул на площадь, словно там образовалась пустота. Маша оказалась перед светлым двухэтажным зданием с колоннами у входа. Над этими колоннами, на балконе, стояло несколько вооруженных людей. А у самого края балкона шустрый курчавый офицер с поднятой рукой кричал визгливым голосом: