Хома плел что-то веселое о директоре школы, которого ученики прозвали Тюхой, а Митька в это время с удивлением отмечал, что с Хомой ему как-то легче, спокойнее, нежели с Романом.

–  Куда мы топаем? - спросил внезапно Хома.

–  Не знаю...

–  Ну вот... А без мечты нельзя. Заглянем в скверик, покажу тебя Ваське. Ты в целом парень ничего. Мы сойдемся. А наши предки пусть воюют, ха-ха...

Голос Хомы зазвучал властно, с чувством неоспоримого преимущества.

–  Пойдем, - тихо произнес Митька, хотя идти ему на свидание с этим бездельником и хулиганом Василием никак не хотелось. "А может, все получается к лучшему?.."

До заводского сквера оставалась какая-то сотня метров, когда Хома вдруг остановился, по лицу его пробежала тень недовольства:

–  Не то! Для знакомства бутылку бы прихватить. Как думаешь?

–  Н-не знаю. У меня вот два рубля.

–  Слушай, а дома как? Самогонки не найдется?

–  Не знаю. Когда-то отец привозил, может, где-нибудь и стоит. Надо посмотреть.

–  Идем к тебе!

Они повернули в тихий безлюдный переулок.

"Отца дома нет, вот если бы еще матери не было. А то обязательно прицепится: почему не в школе?.."

На счастье, хата была на замке, и Митька, доставая ключ, облегченно усмехнулся. Он даже был намерен как-то пошутить, но почему-то не нашлось подходящего слова. Бутылку с самогоном он нашел в шкафу, быстро сунул ее в карман, запер хату, выбежал в переулок, где его поджидал Хома.

–  А если Василия в сквере нет?

Хома взглянул на часы:

–  Уже там. Дома нудно, понимаешь?.. И слушай, не будь вороной и не болтай лишнего, он этого не любит. Ясно?

–  Яс-но, - ответил Митька, хотя и не совсем представлял, как это - не быть вороной.

Вскоре Василий, Хома и Митька сидели в заводском сквере. Скамейку надежно прятали от посторонних глаз густые кусты живой изгороди. Перед ними на газете лежали пирожки, хлеб, несколько помидоров и вяленая рыба. Василий загадочно улыбался, а Хома (он только что достал из кустов два стакана: "Мы их там прячем... на всякий случай") приговаривал:

–  Ты, Мить, не думай, мы не такие, - и смеялся нагловато. - Водка для нас не самоцель. Водка стимулирует наш разум. Ну, вира! - Хома, вероятно, копировал своего наставника - Василия.

Митька взял дрожащими пальцами стакан с прозрачной жидкостью.

–  А твой дружок? - Василий уставился в Митьку какими-то бесцветными круглыми глазами. - Тот ненормальный типик?

–  Роман или кто? - Митька не мог понять, что от него хотят услышать.

–  Пусть будет Роман. Он что?

–  А что? - растерянно переспросил Митька и повернулся к Хоме.

Хома засмеялся:

–  Раны зализывает.

–  Угу, - подхватил Митька. - Он тогда лицо стер об асфальт.

–  Ну-ну, - только и сказал Василий и налил себе еще.

Мимо них проходили за кустами рабочие, торопились на обед. Доносился смех, кто-то взволнованно говорил, что нет порядка в инструменталке.

Митька прислушивался к гомону на аллее, все еще держа стакан с самогоном - переставлял его из руки в руку, словно стакан обжигал пальцы.

–  Ты чего? - толкнул его Хома.

–  Греет, - вяло сказал Василий. - Ангина у твоего приятеля, - и добавил раздраженно: - Не хочешь, не пей. Дело хозяйское.

–  Нет, почему же. Я выпью.

–  И выпей, - прошептал на ухо Хома. - Не позорь... - А вслух сказал: Он со стаканом как с девчонкой. Целомудренный. - И нагло засмеялся.

Митька выпил. Наклонил голову, сцепил зубы, - нечем было дышать.

Хома ткнул в руки ломоть хлеба:

–  Понюхай.

Митька стал жадно вдыхать кисловатый аромат хлеба. В груди жгло. Через грудь словно бы проходил ток - Митька чувствовал его необычное дрожащее тепло. Поднял глаза на Василия, встретил его насмешливый и хмельной взгляд, тихо засмеялся:

–  Крепкий!

–  Так себе, середнячок, - авторитетно бросил Хома и тоже взглянул на Василия, который держался солидно, с сознанием своего превосходства и молчал.

"Молчаливый тип, - думал о Василии Митька. - Нелюдимый, наверно. Сплошная загадка. А улыбка у него... словно что-то знает такое, чего еще никто во всем мире не знает. Наверно, тоже был когда-то трусом, не иначе. А потом победил себя - и появилась загадочная улыбочка на лице... Неплохо бы скопировать ее и для себя".

Митька стал улыбаться, и каждая последующая улыбка была непохожа на предыдущую. "Надо, наверно, перед зеркалом потренироваться..."

Вдруг Митька сказал, что хотел бы произнести слово. Хома был искренне удивлен. Он даже губы скривил, словно надумал свистнуть. Но Митьке было все равно. Он должен рассказать все-все о себе, о своих противоречивых мыслях.