...Студенческий Нью-Йорк был взбудоражен еще до газетных статей. Напротив небоскреба ООН, у стены, на которой выбита цитата из Библии, был растянут плакат; на нем напечатано по-английски: "Свободу моей семье". Писали знакомые 1017"Дову студенты, и еще когда писали, уже толпился возле художников-добровольцев народ. Под плакатом стоял невысокий и раздавшийся в плечах бородатый парень, похожий на борца-профессионала. Ноги в черных штанах артели 1018""Москвошвей" (журналисты поинтересовались, какую фирму предпочитает знаменитость) широко расставлены, локти откинуты, пригнулся, точно на ринг вышел. Только очки в проволочной оправе, да, пожалуй, борода, портят картину. Борец в очках? И с бородой?

Щелкали фотографы. Молодой художник, приткнувшись в стороне с мольбертом, рисовал картину в стиле кубизма. На ней уж был куб в очках, к которому тянулся тлеющий шнур. Бородатый знал по-английски слов десять и очень часто повторял со страстью слово "суки1019"!", которое не могли объяснить толпе даже советологи, так как в словаре оно означало собаку женского рода.

К вечеру возле 1020"Дова уже не было недостатка в переводчиках-добровольцах. Приезжали семьями. Многие не останавливались, но замедляли ход: "Правда ли1021"?!" Другие вынуждены были притормозить, нетерпеливо гудели, но затем окидывали взглядом плакат "Свобо1022"ду моей семье "и сворачивали, находили стоянку и возвращались -- расспрашивали... Если бы плакат требовал свободу Чили, или Квебеку, или русским евреям, всем чохом!
– - никто бы и головы не повернул. Но 1023""Фридом фор май 1024"фэмили" -- это что-то серьезное.

На другой день появились заметки в газетах. Толпища разрослась -полиция выделила наряды, чтоб никого не задавили. К полуночи студенты подогнали белый тендер с двойной кабиной, чтоб 1025"Дов мог спать. Собрали деньги, -- впрочем, много ли надо денег на акцию, когда участник ее даже не ест? И -- объявил -- не будет есть, пока семью не выпустят из СССР. Голодная забастовка!

На вторые сутки, ночью, тихо, одним пальцем, постучал какой-то тощий человек, сказал, что он из Одессы. Только прикатил. Достал из бокового кармана бутерброд.
– - Пожуй, 1026"кореш!
– - шепнул он.
– - Голодает пусть тот, у кого брюхо большое...
– - Дов поддал локтем, после чего одессит отлетел в одну сторону, бутерброд -- в другую.

С утра начали подъезжать огромные и черные, как похоронные, лимузины, автомашины с флажками различных стран -- членов ООН. Японец подкатил со своим японским солнышком на радиаторе. Заметив толпу, приблизился, улыбнулся 1027"Дову, невысоко вскинув руку, мол, приветствую. Советские прибыли сразу трое, потянулись к толпе, как гуси, привстали на цыпочках за чьими-то головами и, разобрав, что к чему, боком-боком выскользнули из толчеи. Старик в белых кальсонах и розовой чалме, индус, видно, протолкался, выставив локоть, сквозь толпу, что-то шепнул по-английски.

– - Что?
– - прогудел Дов. Но индус как растаял. Дов поискал его взглядом. Розовая чалма, вскинув бороду и плечи, замедленным шагом, очень важно, поднималась по ступенькам к парадному подъезду ООН.

– - Он сказал, пить надо больше!" -- закричали со всех сторон. И показали руками. Спустя минуты две целые соты из маленьких железных банок с надписью "Кока-кола" поплыли над головами и оказались у ног Дова.
– 1028"Дринк!1029"Дринк! Пей!
– шумела толпа.

Слепящие черным лаком лимузины с флажками подъезжали и подъезжали. Губастые африканцы обступили Дова полукругом. Белые, желтые, краснолицые -все задерживались. Только представитель Израиля в ООН господин 1031"Текоа, полный, рыжеватый, с сияющей макушкой, прошествовал мимо державным шагом, не повернув к Дову круглого лица. "Еще один рыжий 1032"не-Мотеле на мою голову?" -- беззлобно, с усмешкой подумал Дов.

На третий день уже все вокруг кипело. Весь Нью-Йорк жил этим. Поднялись студенты Колумбийского университета. Десятки колледжей. Из желтых автобусов с мигающими огнями выгружали флаги, 1033"транспаранты -- проклятия стране, где, оказывается, у людей нет права передвижения... Холодный мартовский ветер с 1034"Ист-Ривер вырывал из рук плакаты. Их ловили и поднимали еще выше. Почему Израиль замалчивает? Почему СССР не выпускает? Нью-Йоркские газеты помещали фоторепортажи. Начали прилетать корреспонденты со всех стран мира. Когда на четвертый день голодовки Дов, сонно 1035"потягиваясь,1036"выбрел из своей берлоги -- железного тендера, его встретило каре из фотовспышек. Плоские лампы теснились световым поясом. Дов зажмурился и полез обратно в тендер. Но обратно его уже не пустили...

В полдень подъехал "кадиллак", и худенький человек, которого никто не представил, предложил Дову позвонить в Москву. Своей семье. "Прямо из моей машины", -- сказал он. Знакомые студенты, наблюдавшие за порядком, дружно закивали головами: "Давай-давай, не сомневайся!" Дов направился к "кадиллаку" с таким видом, словно он каждый день только и занимался тем, что разговаривал из Нью-Йорка с Москвой прямо из автомобиля. Хорошо, что однажды с 1037"Шаулем прокатился в его машине. Видел радиотелефон!

Отец кричал своим свистящим родным голосом: -- 1038"С-сколько можно голодать, Дов?! 1039"С-силы береги! 1040"С-силы! Лия плакала: -- Какой день ты голодаешь? 1041"Бож-же мой! Что ты задумал? 1042"Зацем это?

Едва "кадиллак" отъехал, появился вдруг господин Текоа. Сказал, задыхаясь, от быстрой ходьбы: 1043""Ихие1044" беседер!" Корреспонденты налетели тучей. Как комарье. А уйти нельзя! Должен стоять тут. А кончатся силы -- лежать... Дов начал понимать, что не голод его доконает, а корреспонденты. Теряет силы, в основном, из-за них. Да и раздражать они его начали, признаться! Уже в нескольких газетах его сравнили с Моисеем, с библейским 1045"Моше1046"Рабейну, который вывел евреев из египетского пленения. Один спросил, почему не женат. Не жил ли в тюрьме с мужчинами? Его газета борется за права педерастов.