[За последние четыреста шестьдесят лет эта молитва много раз присваивалась предста-вителями самых различных наций; но автором ее является Ла Гир, и это записано в национальных архивах Франции. Могу сослаться на Мишле. (Прим, переводчика.)]

Если б я знал, что он только что помолился, я бы понял, отчего у него был такой гордый вид; но я не мог этого знать. Я как раз подходил к палатке, когда он вышел оттуда, и невольно залюбовался его победоносным видом. Но, подойдя к дверям палатки, я отступил, огорченный и смущенный, мне послышалось, что Жанна горько и безутешно рыдает. Однако я ошибся: это был смех; она смеялась над молитвой Ла Гира.

Лишь тридцать шесть лет спустя я узнал, чему она смеялась, и вот тут-то я заплакал - о, как горько я заплакал, когда из тумана далекого прошлого передо мной встало это беззаботное молодое веселье! Потому что с тех пор в моей жизни был день, когда я невозвратимо утратил благословенный дар смеха.

Глава XIII. Как нам мешала глупость мудрецов

Мы выступили на Орлеан со значительными силами. Наконец-то начинала сбываться великая мечта Жанны. Никто из нас, юнцов, не видел до тех пор армии, и нам теперь представилось внушительное и величественное зрелище. Сердце радовалось при виде бесконечной колонны, которая терялась вдали, извиваясь вдоль дороги точно гигантская змея. Впереди ехала Жанна и ближайшие к ней лица, затем священники со знаменем креста, с пением "Veni, Creator" [Приди, создатель (лат.)]; за ними двигался целый лес сверкающих копий.

Отдельными полками командовали лучшие полководцы-арманьяки: Ла Гир, маршал де Буссак, сьер де Рец[16], Флоран д'Иллье и Потон де Сентрайль. Все это были буйные головы, один другого своевольнее; они немногим отличались от Ла Гира. Это были, по сути дела, официально признанные разбойничьи атаманы; долгая привычка к беззакониям уничтожила в них всякое понятие о повиновении, если оно когда-нибудь и было. От короля они получили приказ "во всем подчиняться главнокомандующему и ничего не предпринимать без его ведома и разрешения". Но какой был толк от такого приказа? Эта вольница не признавала над собой никаких законов. Они редко повиновались даже королю, разве только когда это совпадало с их собственными желаниями. Можно ли было ожидать, что они станут повиноваться Деве? Во-первых, они не привыкли повиноваться кому бы то ни было; во-вторых, они не могли принимать всерьез такого начальника - семнадцатилетнюю крестьянскую девушку. Когда сумела она обучиться трудному и страшному военному ремеслу? Уж не тогда ли, когда пасла овец? Они не собирались ей повиноваться, разве только в тех случаях, когда их опыт и военные знания подтвердят, что ее приказ отвечает всем правилам военной науки.

Можно ли осуждать их за это? Едва ли. Старые, обстрелянные ветераны люди практические; им нелегко уверовать в способность неопытной девочки составить план кампании и повести за собой войско. Ни один полководец не мог поверить в военный гений Жанны до того, как она сняла осаду Орлеана, а затем предприняла знаменитую Луарскую кампанию.

Считали ли они Жанну совершенно ненужной? Отнюдь нет. Они считали, что она нужна им, как солнце - плодородной земле; они полагали, что она может вырастить урожай, но собирать его считали своим, а не ее делом. Они суеверно чтили ее как существо, наделенное сверхъестественной силой и способное поэтому свершить то, чего не могли сделать они, - вдохнуть жизнь и мужество в мертвое тело армии и превратить ее в армию героев. Им казалось, что они могут все, когда она с ними, и ничего - без нее. Она могла воодушевить солдат перед боем, но вести бой - это уж целиком их дело. Сражаться будут они, полководцы, а победу принесет Жанна, вдохновляя солдат. Таково было их мнение; сами того не зная, они перефразировали ответ Жанны доминиканскому монаху.

Они начали с того, что обманули ее.

У Жанны был ясный план действий. Она хотела идти прямо на Орлеан по северному берегу Луары. Такой приказ она и отдала своим военачальникам. А они сказали про себя: "Это безумие, это было бы крупнейшей ошибкой, - ну чего можно ожидать от ребенка, который ничего не смыслит в битвах?" Тайком от Жанны, они уведомили об этом Дюнуа. Он тоже счел приказ безумным, - по крайней мере таким он показался ему тогда, - и посоветовал военачальникам как-нибудь обойти его.

И вот они обманули Жанну. А она доверяла им и не ожидала от них подобного поступка. Это послужило ей уроком, и она позаботилась о том, чтобы это не могло повториться.

Почему же план Жанны показался ее штабу безумным? Потому что она хотела сразу снять осаду, немедленно дать бой; они же хотели осадить осаждающих и взять их измором, отрезав их коммуникации, - а на это требовались месяцы. Англичане возвели вокруг Орлеана ограду из крепостей, так называемых бастионов, и замкнули таким образом все ворота города, кроме одних. Французским полководцам казалось безрассудным самое намерение прорваться мимо этих крепостей и ввести армию в Орлеан; они считали, что армия будет уничтожена. Их мнение было, конечно, обоснованно с военной точки зрения, - вернее, было бы обоснованно, если б не одно обстоятельство, которое они упустили из виду. Английские солдаты были охвачены суеверным ужасом и совершенно утратили способность сражаться. Они вообразили, что Дева заключила союз с дьяволом. От этого они потеряли изрядную долю своей храбрости. Солдаты Девы, напротив, были полны отваги и воодушевления.

Жанна могла бы прорваться мимо английских укреплений. Но этому не суждено было свершиться: первая возможность нанести удар в борьбе за родину была отнята у нее обманом.

В ту ночь, в лагере, она уснула на земле, не снимая доспехов. Ночь была холодная, и когда мы наутро продолжали наш путь, она вся закоченела и едва могла разогнуться, - железо плохо заменяет одеяло. Но радость близкого свершения горела в ней так ярко, что она скоро согрелась. Ее воодушевление, ее радостное нетерпение возрастали с каждой милей пути. Но вот мы добрались до Оливе, и радость ее угасла и сменилась негодованием. Она поняла, что ее обманули: между нею и Орлеаном оказалась река.

Она хотела захватить один из трех бастионов, находившихся по эту сторону реки, и прорваться к мосту, - если бы это удалось, осада была бы снята немедленно; но страх перед англичанами глубоко укоренился в полководцах, и они упросили ее не предпринимать атаки. Солдаты рвались в бой и были разочарованы. Мы пошли дальше и остановились напротив Шеей, на шесть миль выше Орлеана.

Незаконнорожденный сын принца Орлеанского с делегацией рыцарей и горожан явился из города приветствовать Жанну. Она все еще негодовала на обман и не была расположена к приветственным речам, даже когда перед ней оказался один из героев, которых она привыкла чтить с детства. Она спросила: