Ларринг тяжело вздохнул.

– Я опасаюсь, что и сам Марк уделяет теперь гораздо меньше внимания делу, чем это следовало бы. Но оно и понятно, - все мы были очень напуганы, когда вас арестовали. Мы не надеялись, что вам удастся миновать тюрьмы. И все было подстроено этим негодяем Брадлеем! Он заставил судью сперва заслушать дело Смиза для того, чтобы подчеркнуть всю серьезность вашего дела и его последствий.
– Неожиданно он вспомнил о предупреждении Марка.
– Хотя контрабандный провоз сахарина преступление не из тяжких, - поспешил он добавить, пытаясь сгладить общее впечатление.

– Сахарин?
– переспросила, улыбаясь, девушка.
– Перестаньте шутить!

Наступило долгое молчание, и Анн почувствовала, как замирает, сжимается в предчувствии сердце...

Ларринг тяжело вздохнул.

– Я не знаю, быть может, мне и не следовало этого говорить, но порой я начинаю думать о том, что работаю во вред человечеству...
– меланхолично произнес он, хотя на самом деле никогда никаких угрызений совести не испытывал.
– Но, что делать? Во Франции вышла из печати любопытная книга: "Твое тело принадлежит тебе". Возможно, вы читали? В этой книге я нашел отражение своих собственных мыслей. Разве вправе кто-нибудь - общество, государство или человек - предписывать мне, где и в какой форме получать наслаждение? Разве вправе кто-нибудь запретить мне пить виски? Или кто-нибудь вправе запретить вам пользоваться духами, если их аромат доставляет вам радость?

– Или вправе кто-нибудь запретить нюхать кокаин?
– сказала Анн и почувствовала, как у нее замерло дыхание.

– Кокаин?
– это слово смутило Ларринга. (Обычно в его кругу говорилось "кокс" или "товар").
– В этом вы совершенно правы!
– сказал он.
– Для меня кокаин никогда не представлял ничего заманчивого, однако есть люди, для которых кокаин может служить источником невыразимых наслаждений, быть может, даже единственных наслаждений, существующих для них на свете. И я не нахожу ничего преступного в том, что облегчаю им возможность получения этого наслаждения. Разумеется, существуют злосчастные бедняки, на которых злоупотребление этим видом наркотика действует разрушительным образом. Но ведь с тем же успехом я мог бы вам указать на людей, которые злоупотребляют курением или едой...

Слова Ларринга сразили Анн. Она знала, что если поставит ему вопрос ребром и осведомится у него, действительно ли он торгует кокаином и морфием, то Ларринг ответит отрицательно. И в то же время он сказал ей все, что она хотела услышать...

На Ковендиш-Сквер Анн попрощалась с Ларрингом и вышла из машины. Она немного постояла на тротуаре, размышляя обо всем том, что ей пришлось только что услышать. Неожиданно знакомый голос вывел ее из раздумья.

– Добрый вечер, мисс Перрмен! Какая чудесная погода!

Это был Брадлей.

– Да, погода прекрасная, - ответила она, смутившись. Она хотела немедленно попрощаться с ним и пойти своей дорогой, но что-то удержало ее.

– Вам понравился приют? Я полагаю, что ваше появление пошло на пользу его обитателям и они, пожалуй, все влюбились в вас по уши! Совсем как я, если верить вашему утверждению в суде.

Анн слегка поморщилась при упоминании о суде. Однако Брадлей сделал вид, что ничего не заметил.

– Я хотел кое о чем поговорить с вами, - продолжал он.
– Ходят слухи, что в этих краях разгуливает привидение играющее на скрипке...

– Почему в таком случае вы не арестовали его?
– усмехнулась она.

Этот вопрос позабавил Брадлея. Он тоже улыбнулся.

– В мои обязанности не входит арестовывать духов. Ну, а вы тоже видели старого Ли Джозефа?

– Возможно, видела. Впрочем, я ведь его не знала хорошо...

– Понятно. Могли и ошибиться...

На этом беседа оборвалась. После некоторого молчания Анн спросила:

– Откуда вам известно о том, что я была в приюте для бездомных?

– Я последовал туда за вами, - признался полицейский.
– А на обратном пути обогнал вас на своей машине и очутился здесь раньше вас.

– Что вы поделывали со времени нашей последней встречи?
– спросила она, не придавая этому вопросу особого значения.

Брадлей улыбнулся и сказал:

– О, поделывал всякое: арестовывал взломщиков, карманников и всякую подозрительную публику, за исключением, разумеется, торговцев сахарином...

– Надо полагать, что вы были по отношению ко всем этим людям очень мягки и внимательны, - иронически осведомилась она.

– Добродушие всегда было моей основной слабостью, - отпарировал он ее шутку.
– Для меня нет большего удовольствия, как поймать какого-нибудь опасного преступника, препроводить в просторную чистую камеру, уложить в постельку и поглаживать его ручки, пока он не уснет.

– А затем вы отправляетесь по своим делам, устраняете все улики, которые имеются против него, чтобы заявить на суде во всеуслышание о том, что вам не удалось обнаружить ничего подозрительного!

Брадлей расхохотался.

– Это замечательно! Но я чрезвычайно чувствительный человек! Стоит мне схватить преступника и представить его суду - я переживаю его участь, как свою собственную.

Он огляделся по сторонам и заметил в отдалении яркие фары какого-то автомобиля. Большая машина быстро ехала по направлению к ним, затем остановилась у тротуара.