– Про четвертую девицу не позабудь. Для капитана Охотского полка.

– Весьма рискованное предприятие, - сухо сказал Раевский.
– Я понимаю, Белла, и вашу озабоченность, и ваши надежды, но...

– Никаких "но"!
– воскликнул Александр Сергеевич.
– Это же дело чести - с носом жандармов оставить! И об Урсуле наслышан: отменного благородства и отваги человек.

– Да поймите же, господа, я рискую поставить под удар всю...
– майор вдруг запнулся (испуганно запнулся, как мне показалось), махнул рукой.
– Впрочем, это уже не имеет значения. Хотя бы сделайте так, Белла, чтобы этот гайдамак с дамой к нам вошел с дружеским поздравлением, а не свалился бы как снег на голову. И очень было бы кстати, если бы наши приятельницы с его дамой не оказались бы добрыми знакомыми при этом.

И тут же ушел в комнату. Весьма не в духе, по-моему.

– Parfait ("прекрасно")!
– воскликнул Пушкин, он пребывал в восторженном настроении.
– Давайте сюда вашего героя. Да не позабудьте о еще двух приборах: у жандармов - глаз прищуренный!

Белла все сделала как надо. И дополнительные приборы на столе появились, и два кресла лакей втащил, и мне дала время наших девиц подготовить ("Ко мне внезапно друг пожаловать должен..."), и успела Раевскому шепнуть:

– Не беспокойтесь. Даму, с которой он придет, ваши девицы не знают.

И наконец вошел Урсул. Стройный, с черными бакенбардами, в ловко сидящем мундире капитана Охотского полка. И с ним - премиленькая брюнетка лет шестнадцати с такими умненькими черными глазками, что Александр Сергеевич вмиг развернул во всю красу свой павлиний хвост:

– И юная звезда взошла на небосклоне...

– Здравствуй, Александр, - невозмутимо говорит тем временем мне Урсул. От всей души поздравляю.

Целует в обе щеки, преподносит корзинку с полудюжиной шампанского и знакомит с девой:

– Моя невеста. Представь же меня милым дамам и друзьям своим, Александр.

– Дамы и господа, мой друг капитан пехотного Охот-ского полка...
– начинаю я, одновременно мучительно соображая, каким же именем мне его наградить.

– Ура, дамы и господа!
– вдруг кричит обычно сдержанный Раевский, поднимая бокал.
– Нашего полку прибыло, стало быть, за пополнение!

Премило пьем шампанское, премило Александр Сергеевич обвораживает и без того обворожительную брюнеточку, премило звучат и шутки, и стихи. И я, хозяин, вовремя что-то подходящее случаю бормочу, а сам двум вещам не перестаю удивляться. Хладнокровию Урсула и неожиданной живой непосредственности сдержанного Раевского.

– До первого луча светила!
– кричит Александр Сергеевич.
– Кто первым узрит сей знак, тому и желание загадывать, для всех обязательное! Раздерни шторы, Сашка!

– Вы упрощаете задачу, - улыбаясь, говорит Урсул.
– Этак все первыми и окажутся. Не лучше ли в полутьме да при свечах солнечного луча дожидаться?

– Совершенно согласен с вами, капитан, - тотчас же подхватил Раевский. Чем сложнее задача, тем драгоценнее награда.

"Им полумрак нужен, - соображаю я сквозь туман шампанского.
– Да и нам не помешает..." И горячо поддерживаю:

– За полумрак, пособник юного веселья!..

Сидим в полумраке. Пьем, шутим, смеемся...

И вдруг постучали в дверь. И хотя все, кроме девиц, стука этого ждали, а все равно, стук как выстрел: и ждешь его, а он всегда - вдруг...

Да, так вдруг - стук, и дверь распахивается.

– Доброе утро, господа.

Чиновник, два жандарма, перепуганная Белла.

– Извольте представиться, господа. По очереди, разумеется, и неторопливо.

Пауза крохотной была, а в добрую версту мне тогда показалась. Да не на лошади версту, а - пешком. Секунда за секундой, как шаг за шагом. И неизвестно, сколько бы молчание это, угрюмо зависшее, продолжалось тогда, да тут совершенно уж неожиданно вскакивает Александр Сергеевич. Вдруг вскакивает и с радостным криком бросается к чиновнику:

– Иван Иванович, ты ли это?

Обнимает его, тормошит, смеется.

– И как ты о дне рождения Сашки Олексина узнал? Сашка, шампанского нежданным гостям!

– Что ты, Александр Сергеевич?
– растерянно бормочет чиновник.
– Мы - на службе...

– Осьмнадцать лет юноше нашему!..

Я упрашивать да руки пожимать бросился. Раевский тем временем шампанское разливает, девицы смеются, аплодируют...

Выпили они по бокалу за мое здоровье при всеобщих веселых уговорах. Выпили, непрошеные гости что-то объяснить пытались, но все весело шумели, даже девицы. Майор вновь бокалы наполнил, и то ли они еще одной порции шампанского испугались, то ли и впрямь ничего особенного в пирушке не усмотрели, а только поспешно откланялись и ушли. А мы изо всех сил веселую шумиху поддерживали, пока Белла, проводив их, не вернулась к нам.

– Ушли.

Урсул тотчас же встал:

– Вечный должник.

Поклонился и вышел. И дева, таинственная и черноглазая, вышла вместе с ним.

А мы почему-то долго молчали. Девицы, пощебетав, тоже примолкли, а потом Раевский сказал:

– Первым я сегодня солнечный луч увидел, а потому и желание загадываю. Нежно благодарим хозяина, Беллу и - расходимся по квартирам. Спать, сколько сможем.

– Знаете, друзья мои, а я - горд, - вдруг тихо и задумчиво произнес Пушкин.
– И чувство такое, что нет чище этой гордости ничего в душе моей.