Служба моя началась с полного безделья и ожидания, когда подойдут маршевые роты. С безделья потому, что начальник сборного пункта пожилой капитан без левой руки сказал:

– Нечему вас учить здесь, Олексин. А на вольное поселение отпустить права не имею.

– Тогда позвольте с солдатами позаниматься. Хотя бы стрельбой, что ли.

– Нет, Олексин, не позволю. Вам служить с ними, а ну как ненароком обидится кто на ваше учение? И не просите, здесь - война особая. Рассыпная война, я бы определил.

Проболтался я так с неделю и чуть умом не тронулся, ей-Богу. Существую по солдатскому уставу, а бездельничаю - по офицерскому: солдаты занимаются, а я хоть гуляй вокруг них, хоть валяйся на нарах. Ну решительно нечего делать. И я вновь пошел к однорукому капитану.

– Понимаю, - проворчал он.
– К лекарю нашему пойдете в помощники? От него вчера очередной помощник сбежал, так что вакансия свободна.

Вот так и сказал: "Вакансия свободна". Они тут вообще странно разговаривали, на Кавказе, но не в этом дело.

Мне бы, дураку, спросить, с чего вдруг очередной помощник сбежал, а я обрадовался. И дело вроде нашлось, и при лекаре жить - не в казарме. Ему в городе квартира полагалась, и он кого-то там, по слухам, даже пользовал.

– С удовольствием, - говорю.

Лекарь Матвей Матвеевич был на редкость краснорож и сизонос. Я не придал окраске должного значения, узрев в ней лишь влияние кавказского климата. День он меня учил порошки да мази готовить - толково учил, ничего не скажешь, потом пригодилось, - а еще через день, что ли, озадачил особым заданием.

– Вечером я по визитам пойду, пора уж, - бурчал он (он всегда бурчал, а не говорил).
– Тебе, как помощнику, доверяю расставить по точкам по два стакана крепкого кизлярского.

– А где, - спрашиваю, - точки, Матвей Матвеевич?

А разговариваем мы на его квартире, и тут он начинает меня по ней водить. С разъяснениями.

– Первая точка - первое окно: два стакана на подоконник. Вторая точка стол. Тоже два стакана. Третья - печка...

Ну, и так далее. Всего набралось восемь точек его встреч с визитерами. Я поначалу ничего не понял, только удивился, что сразу столько визитеров пожалует. Но поскольку все толковали об особенностях Кавказской войны, то я промолчал, подумав про себя, что так, вероятно, в Моздоке и полагается врачу занемогших принимать. И все в точности исполнил к его возвращению со сборного пункта.

К вечеру он явился чуть бледнее обычного.

– К визитам все готово?

– Так точно, Матвей Матвеевич.

– Все тогда. Спасибо. Свободен. Ложись спать. Я им сам двери открывать буду.

Свободен так свободен. Ушел я к себе за перегородку, взял, помнится, томик Загоскина с "Юрием Милославским" - у лекаря на кухне нашел - и завалился в койку.

Лежу, читаю. Никто не стучит, не звонит, двери не хлопают. Что-то не торопятся визитеры, думаю.

И вдруг слышу из-за перегородки приветливый голос Матвея Матвеевича:

– Рад, сердечно рад видеть вас, Иван Сергеевич. Как супруга ваша, детки?

С кем же это он?
– думаю. Дверь не стукнула, шагов не слышно...

Встал на койку, за перегородку заглянул...

– На что жалуетесь, любезный Иван Сергеевич? Кашель замучил? А вот, пожалуйте, микстурку...

Смотрю и глазам не верю: у окна, в первой "точке" - один Матвей Матвеевич со стаканом в каждой руке.

– Ваше здоровье!

Чокнулся мой лекарь сам с собой этими стаканами и отправил их содержимое один за другим в собственное горло. Поставил опустевшие стаканы и неспешно, важно даже перешел к столу. И - закланялся, заулыбался:

– Марья Степановна, дорогая вы наша! Как супруг, как детки? Ну, слава Богу, слава Богу! Что, тягость в груди испытываете? Так я микстурку предложу. Преотличнейшая микстурка, доложу вам. Преотличнейшая!..

И опять чокается стаканами и друг за другом отправляет их содержимое в горло.

– Ваше здоровье!

К печке перешел:

– Ваше превосходительство, глазам не верю!.. Честь-то какая, вот уж мои-то обрадуются!..

Ну, и так далее. До восьмого визитера Матвей Матвеевич, правда, не добрался, свалившись на седьмом. Я его на кровать перетащил, раздел, одеялом прикрыл, убрал все, по местам расставил, стаканы перемыл. И на следующий день - ни слова.

Утром лекарь - опухший весь - отправился на службу. Вернулся вечером нормальный, трезвый, только что-то уж слишком молчаливый. А о вчерашнем - ни слова. Ни он, ни я. Будто и не было никаких визитеров у врача Матвея Матвеевича.

Визитеры появились через два дня на третий. Он заранее предупредил меня, что они непременно появятся, и я расставил по точкам стаканы с крепким кизлярским. И опять были короткие светские беседы, опять Матвей Матвеевич выслушивал жалобы на недомогание и лечил всех своей микстурой.