– Это Юрины фантазии. Привез с Земли. А в чем дело?

– Бог ты мой, – сказал я, снова вылезая вместе с Юрой и с цветами из-под «Аргуса». – Вынесите их ненадолго отсюда!

– Не дам, – сказал Юра.

Рафа глядел на меня, вытаращив глаза.

– Да ненадолго, – сказал я Юре. – Ты не беспокойся.

Юра вышел, вернулся без цветов, и, пока я сидел и хохотал как ненормальный, все смотрели на меня так, будто меня укусила собака или я сам сейчас всех перекусаю. Потом я успокоился и сказал:

– Запустите программу снова.

Юра трясущимися руками вложил данные группы и мои данные и включил «Аргус». Все собрались возле окошечка итогов и стали внимательно следить за каждой новой строчкой выкладок.

– Вот тут, – зашептал Рафа. – Вот тут-то все и ломалось.

– А сейчас? – спросил я, когда появилась новая строчка.

– Ой, – сказал Рафа, крепко сжав мой локоть. – Ой!

Юра (я быстро поглядел на него) стоял бледный. Зинченко – спокойный, вообще без всякого выражения на лице.

– Ну, а сейчас? – спросил я, когда появилась новая строчка.

Рафа крякнул и шлепнул меня по попе – я покраснел.

– Рафа, – сказал Зинченко. – Аккуратней.

– Ох ты, щенок! – сказал Рафа, обнимая меня (а я старался вырваться; красный я был – ужас). – Ух ты, наше золотце!

– А сейчас – снова верно? – спросил я. – Совпадает?

– Мальчик – ты прелесть, – сказал Рафа. – Где ты раньше-то был?

И дальше, до самого конца все шло как по маслу.

– Уф-ф-ф! – сказал Рафа. – Слушай, Рыжкин, а что это было? А?!

– Да так,– сказал я. Я вдруг почувствовал, что жутко устал. – Ерунда, в общем-то. Цветы… Живая природа. Биология все-таки. Вот они и оказывают…

– А-а-а! – заорал Рафа, покатываясь со смеху. – Ой, держите меня!.. Биологическое влияние. «Аргус» хоть и «М», а все же «Аргус», ничего не поделаешь, параметры биополя машины меняются…

Теперь уже ржали все, после успокоились, Зинченко вытер слезы и сказал:

– Мы тут решили до твоего прихода, что если ошибка будет найдена, то на время окончания работ по «эль-три» ты станешь руководителем группы из шестнадцати человек. Шестнадцать взрослых мужчин в твоем подчинении! Только не зазнавайся, хотя случай этот в практике редчайший. А со школой мы договоримся. Рафа, вы с Землей связались, как они там?

– Они прибудут сорок восьмым рейсом через две минуты.

– А специалиста по пластмассам заполучили?

– Да, двоих.

– Правильно, что двоих. А то возни с перестройкой этой двухъярусной будет выше головы. Кстати, они должны быть полноправными членами группы Рыжкина, закажите им перед возвращением на землю постоянные пропуска.

– Будет сделано.

– Ну молодец.

Вскоре послышались голоса за дверью, в дверь постучали. «Да-да», – сказал Зинченко, и вошли четверо мужчин.

– Это наш герой, ребята, – сказал Зинченко. – А почему герой, вы сейчас узнаете, – сюрприз, мы вам специально ничего не передали на Землю.

Я молча каждому пожал руку, еще не понимая по-настоящему, в какую сумасшедшую жизнь я внезапно попал.

– А пластмассовики где? – спросил Зинченко.

– Идут за нами.

Дверь снова открылась, вошел какой-то сутулый дядька, а за ним… а за ним – мой папа.

Мы возвращались на Землю поздно вечером.

Странно, но я ни о чем не думал, только о хомяке, – что он, видно, сидит голодный у чужих людей; ни о Натке не думал (хотя вполне мог подумать – хомяк-то остался у нее, где же еще?), ни, даже, о папе – только о своем голодном хомяке.

Иногда я почему-то с внезапной дрожью вспоминал, что все сидящие в корабле люди, все, кроме Зинченко, – мои подчиненные (мои подчиненные!!!), но тут же забывал об этом.

Все сидели тихо, замотались, разговор внутри группы «эль-три» был жутко длинный, в основном он крутился вокруг пластмассы Дейча-Лядова, как ее, заразу, перестраивать, потому что, сказал Рафа (а Зинченко, соглашаясь, кивнул), полдела сделано: сам-то вид «эль-три» изображен, а размеры и кривые сосчитаны нашим миленьким, маленьким, симпатичненьким, скромненьким, в бесконечной степени архидубльнаигениальнейшим, родным, любимым и уважаемым всеми – школой, городком, Высшей Лигой, страной, планетой и – особенно! – семьей, чудненьким нашим. .. младшим Рыжкиным – гениально верно. (Кто его, между прочим, просил вспоминать про семью – не знаю, мог бы и сам вполне сообразить что к чему.)

Когда папа вошел в комнату, где стояли «Аргусы», и его брови сделались уголками вверх, как крыши на старинных домиках (так он удивился, увидев меня на Аяксе «Ц», а я сразу все понял и тут же догадался, что он-то пока ничего еще не понимает, и прямо одеревенел, превратился в чурбашку), все стали называть свои фамилии и знакомиться с вновь прибывшими специалистами по пластмассе. И тут оказалось, что инженер Высшей Лиги, прибывший на Аякс «Ц» под паролем «Я – голубь» – Рыжкин, тоже Рыжкин, второй, кромеменя.