Дело усложнялось тем, что обработку каждой церкви еще при Постнике решили производить по-особому, не повторяясь. Храмы должны были сходствовать, подобно детям одной семьи, и в то же время разниться какими-то неповторимыми черточками.

Сергей Варака и Ефим Бобыль помогали Головану, давали свои проекты оформления малых церквей, но общее решение оставалось за Голованом и Бармой.

Молодой зодчий с утра до вечера сидел за эскизами. Он углубился в изучение разного рода кокошников, навесных бойниц, прилепов, колонок витых и рустованных, полукруглых и стрельчатых арочек. Нелегкую задачу представляло гармонично сочетать различные архитектурные элементы так, чтобы найти восемь прекрасных композиций, объединенных в стройное целое с центральным храмом.

Голован делал рисунки десятками и уничтожал их, если они его не удовлетворяли. Иногда приходил со стройки Барма, сочувственно смотрел на склоненную над бумагой голову Андрея, в которой начала пробиваться ранняя седина.

Голован бормотал точно в бреду:

– Пустить или не пустить по этому поясу машикули?204 Боюсь, уширят шею храма... Разве сгладить переход кокошниками?.. А сколько рядов пустить? Два? Три?.. И опять же, какие кокошники ставить? Полукруглые или с подвышениями?.. Нет, не годится, тяжело выходит...

Разорванный лист летел под стол, а Голован с лихорадочной торопливостью уже рисовал на другом. Барма молча уходил, а молодой зодчий, углубленный в работу, не замечал ни прихода, ни ухода наставника, не слышал скрипа отворяемой двери... Он и о еде забывал...

Вечером в рабочую горницу зодчих приходили с Бармой его помощники Сергей и Ефим. Потрепанный жизнью Никита Щелкун держался особняком. После работы отправлялся домой, выпивал чарку и заваливался спать.

Сделанное Голованом за день рассматривали, оценивали, поднимались горячие споры.

А по воскресеньям все собирались в домике Голована, где было и чисто, и светло, и уютно.

Дуня скромно сидела в уголке с рукодельем, не вмешиваясь в мужские разговоры. Понемногу Голована начали выводить из себя умильные взгляды, которые бросал на девушку кудрявый Сергей Варака. Парню полюбилась внучка Булата, и он, весельчак и затейник, не стеснялся выказывать ей свои чувства.

Сильно одряхлевший Булат радовался.

"Теперь у Андрюши с Дуней скорее дело пойдет на лад, - раздумывал он. Это уж так: есть - не видишь; потерял - горюешь!"

Дружеские отношения Голована и Сергея испортились: молодые люди чувствовали друг в друге соперников.

Очутившись наедине с Дуней, Барма поговорил с ней.

– Ты, девушка, моих ребятенок от работы отрываешь, - полушутливо начал он.
– Сергей с Андрюшей, того гляди, подерутся, а работе урон.

Дуня заплакала:

– Я, дедушка, ничем не причинна...

– А я тебя не виню. Ты признайся мне: который тебе по сердцу?

– Сергею скажи, - прошептала девушка, - за него не пойду... И ни за кого не пойду!
– добавила со внезапной решимостью.

– Вот те на!
– изумился старик.
– А за Голована?

– Где уж!
– скорбно вздохнула Дуня.
– Он на меня и смотреть не хочет. Да и не ровня мы... Он - царский розмысл, я - сирота.

Барма рассердился:

– Не смей говорить неподобные слова! Сирота нашлась! У тебя дед тоже зодчий, человек повсюду знаемый. Про неравенство не поминай!

– Не буду...
– улыбнулась Дуня сквозь слезы.

Старик смягчился, погладил Дуню по гладким русым волосам:

– Не плачь, доченька! А с Серегой я поговорю, чтобы на грех не лез.

* * *

Не всегда дело с лодырями оканчивалось так гладко, как с Петрованом Кубарем. Несколько человек пришлось прогнать. Уволенные работники распускали лживые слухи, порочащие Барму и его помощников. Эти слухи на лету подхватывались завистниками из числа зодчих, не принятых на работу Бармой.

"Залетели вороны в высокие хоромы!
– шипела ядовитая молва.
– Не по себе взялись дерево рубить Постник с Бармой. Стенок навыводили, а что с ними делать - не ведают... И то сказать: шутка ль дело - девять престолов! Таковых соборов никто допреж не страивал..."

Слухи дошли до зодчих. Напрасно утешали они друг друга: от сплетен да напраслины мудрено уйти! На душе у них было тяжело, обидно. А тут еще произошел случай, сыгравший на руку недоброжелателям.

Большая толпа рабочих, возмущенных тем, что в последние дни их кормили вконец испорченной пищей, окружила Барму, Голована и Ефима Бобыля. Послышались сердитые возгласы:

– Работаем как проклятые, а едим как свиньи!

– Хороший хозяин такой дрянью кормить свинью не станет - околеет свинья!