Но им не удалось выполнить свое намерение. Подручные Бажена успели побывать тут до приезда Сени. Недовольных работных людей десятники угнали в глушь леса; остались только надежные - приказчичьи прихлебатели.

– Как живем, спрашиваешь?
– Они стояли перед Сеней Ордынцевым с умильными улыбками, переминались с ноги на ногу.
– Живем, не обидеть бы твою боярскую милость глупым словом, хорошо. Приказчики у нас, дай им бог здоровья, печные, старательные... Кормят, хоша бы и дома так ести...

Сеня всмотрелся в здоровенного детину с багровым шрамом на щеке:

– Кажись, я тебя видел третьеводни на другой порубке?

Уличенный не смутился:

– Точно, побывал я там: брательника ездил проведывать. Брательник у меня тамотка работает - как мы, лес валит.

Сеня хоть и был неопытен, но заметил: лесорубов слишком мало, если судить по грудам леса, наваленным на поляне.

– Где остальные?

– Остальные?..
– Бажен раскинул бороду веером.
– А я их по лесу разослал: зайчишек да лисиц загонять, чтоб было чем твоей милости потешиться.

Страстный охотник, Сеня забыл обо всем, глаза загорелись от удовольствия:

– Когда будем охотиться?

– Завтрашний день, полагаю. Сегодня устал ты, и ежели тебя истомлю, мне твой батюшка спасибо не скажет.

На следующий день Сеня стоял под деревом с легкой пищалью, отделанной серебром, и бил набегавшее зверье. В загонщиках, мелькавших в лесу, дико ухавших, колотивших трещотками, он не мог распознать людей, представленных ему накануне. А вдали грохотали и рушились огромные лесины, сваленные теми самыми мужичонками, что собирались жаловаться бояричу...

Не удалось Сене поговорить по-настоящему и с углежогами. Этим тоже жилось не сладко.

Насквозь пропахшие дымом, с воспаленными глазами, с резкими черными морщинами на грязных лицах, углежоги ни днем, ни ночью не знали покоя вечно настороже около угольных куч. Прорвалось пламя - заваливай землей. Прозеваешь - сгорит вся куча...

За плохо выжженный уголь, за недостаточное его количество надсмотрщики заставляли ложиться под плети. Много горечи накопилось в душе у углежогов, много жалоб готовили они, но и им не дали возможности пожаловаться хитрые уловки Бажена. Он не стеснялся, поколесив по лесу два десятка верст, вернуться обратно и показать мальчугану тот же пожог с другой стороны. А работников, черных как черти, с замазанными сажей лицами, с нахлобученными на лоб мохнатыми шапками, разве узнаешь!

При осмотре каменоломен Бажен поступал проще: всех непокорных и недовольных загоняли поглубже в карьеры, где их стерегли десятники с бичами. Наверху Ордынцева встречали приказчики с верными холуями. По их рассказам, все шло хорошо.

А если Сеня выказывал намерение спуститься в каменоломню, Пущин решительно восставал против этого.

– Ты высокого порождения человек, - заявлял он, сурово хмуря брови и топорща огромную бороду, - не нам, смердам, чета. Упаси бог, несчастье: как я за тебя перед батюшкой отвечу?

– Выпусти ломщиков, я с ними поговорю.

– Нет, и не проси. Они урок не выполнят - кто будет повинен? Да на что тебе они? Вот ломщики - расспрашивай!

Сеня вернулся в Москву, не разузнав ничего. А безобразий творилось много. Целовальники, сговорившись с боярскими и княжескими тиунами, требовали на работу зажиточных мужиков. Те откупались, предпочитая потерять деньги, чем здоровье. Повинность перекладывалась на бедноту, у которой не было и алтына задобрить начальство. Мужики шли в лес или на каменные ломки, а их жалкое хозяйство приходило в упадок.

Поставщики грабили царскую казну, представляли ложные счета. Если нельзя было означить преувеличенную цену, то преувеличивали количество сданного материала, а приемщики подтверждали это, прельщенные поминками. И хоть строгие царские указы грозили рубить руки за воровство, но это не устрашало лихоимцев.

Вернувшись в Москву, Сеня доложил отцу, что все благополучно, работные люди не жалуются, работы идут полным ходом.

Потом с воодушевлением стал рассказывать о замечательных охотах и рыбных ловлях, которые устраивал ему предупредительный Бажен.

Федор Григорьевич покачал головой:

– Где молоденькому петушку перехитрить старую лису!

Из всех целовальников заслужил доверие Ордынцева только Нечай, назначенный на должность по представлению Голована.

Грамотный и честный мужик возбудил недовольство прочих целовальников: в его счетах цены на купленное были ниже, чем у других.

Ордынцев предлагал Нечаю:

– Хочешь, выпрошу у царя позволение поставить тебя старшим целовальником заместо Бажена?

Нечай низко кланялся: