Московская рать выступила во второй поход против вероломной Казани 24 ноября 1549 шда.

Глава XV

ВТОРОЙ ПОХОД

У жен Кулшерифа появилась новая прислужница; звали ее Хатыча. Бойкая баба никого не боялась, по-русски говорила, как по-татарски.

Хатыча оказалась искусной сплетницей. На женской половине, где обитательницы изнывали от безделья, Хатыча чувствовала себя прекрасно: сплетничала, подслушивала, ссорила и мирила, получая подарки за услуги.

Старый Никита привлек особенное внимание любопытной Хатычи. Она пыталась подольститься к нему, но без успеха.

Тогда она принялась за Дуню. Хатыча сумела приворожить неопытную девушку. Выведала историю Булата, узнала, что он искусный зодчий, что не раз возводил в городах крепостные стены.

Простодушная девушка, думая сделать деду приятное, восхваляла его знания и способности. Хатыча изливалась в похвалах.

Открытие Хатычи имело неожиданные последствия.

С Никитой вдруг заговорил управитель, который до того не замечал старика.

– Здравствуй, уста!125 - начал он с коварной улыбкой на изуродованном оспой лице.

– Какой я уста!
– возразил Булат.

– Э-э, теперь знаем! Скрывал, что ты уста-баши, большой мастер, строитель. Нехорошо делал, старик, очень нехорошо! Садовник сделался. Какой ты садовник, когда ты зодчий!

"Это проклятая Хатыча сведала у Дуни и меня выдала!" - подумал Никита. Вслух же сказал:

– Зачем мне говорить?

– Ты хитрый старик!
– Косые глаза горбуна смотрели на Булата злобно. Молчал - боялся, наверно, что заставим мечети строить? А вот не укрылся от нас, уста!

* * *

После смерти Сафа-Гирея Булат повеселел.

"Смута у басурман надвигается!
– с надеждой думал он.
– Может, перемена будет... Эх, кабы наши понагрянули!"

Но месяц проходил за месяцем и уж наступил новый, 1550 год126, а русские пленники не видели облегчения своей доли.

– Что слышно?
– шептались они в укромных уголках.
– Сумбеку-ханшу не сбираются столкнуть?

– Куда там! Главный теперь у них Кощак-улан, а он на русских зуб точит - у-у!..

Оторванный от родины, Никита Булат вел строгий счет дням, соблюдал праздники.

По исчислению Никиты был вторник сырной недели127.

– Масленица у нас теперь на Руси, дочка, - рассказывал Булат прибежавшей к нему Дуне.
– Эх, масленица, масленица, широкая масленица!.. По улицам катанье на лошадях... Парни с девками на санках с гор летят...

Его речь прервали глухие удары, донесшиеся издалека: один, другой, третий...

– Что это?
– изумился Никита.

Сердце заколотилось так, что груди стало больно.

– Доченька, Дуня! Беги разузнай!

Взволнованная Дуня скрылась. Она вернулась через некоторое время бледная, с высоко вздымающейся грудью:

– Ой, дедушка! Наше войско под Казанью! Русские! Из пушечного наряда бьют по стенам, аж пыль летит...

Булат выпрямился, точно вырос:

– Наши! Наши! Долго ждал, а дождался!.. Чего ж ты, глупенькая, перепугалась? Это нам свобода пришла!

Дуня со страхом и робкой радостью смотрела на старика.

А пушки продолжали греметь, пробуждая в сердцах русских пленников надежду на избавление.

* * *

Сильна была Казань, и час ее падения не настал. Московская рать еще не привыкла брать крепости и не одолела грозных укреплений татарской столицы.

Приступ русских отбили. Обе стороны понесли громадные потери, но стены по-прежнему стояли высокие, прочные, и за ними скрывались десятки тысяч защитников. А тут и природа снова пришла на помощь казанцам. Наступила сильная оттепель, полил дождь, стали вскрываться реки. Опасаясь, что в случае вынужденного отступления придется потерять весь осадный наряд пушки, царь Иван Васильевич, который и на этот раз сам вел войско, приказал уходить.

Осаждающие ушли от стен Казани 26 февраля 1550 года; всего две недели стояли они под городом.

Казанцы тысячами высыпали на стены, любуясь видом отступающего неприятеля. Мужчины и женщины насмешливо кривлялись, выкрикивали обидные ругательства.

Русские воины уходили не оборачиваясь. В их сердцах кипела ярость.

Отъехав так, что казанские стены чуть виднелись вдали, царь Иван обернул к городу искаженное стыдом и гневом лицо.

– Ничего, еще посчитаемся!
– прошептал он.
– Придет солнце и к нам на двор...
– Потом сурово обратился к воеводам, которые тесной кучкой следовали за ним: - По вашей милости терпим позор, бояре! Кабы не ваши споры да раздоры, кто из вас старше да чей род честнее, разве я выступил бы в поход зимой? Сколько месяцев пришлось вас мирить да уговаривать! Ну, бог даст, выведу я ваше проклятое чванство!..