– Это было бы хорошо, - сказал я.
– Мне очень хочется вернуться домой и найти тех, кого я никогда не забывал и не забуду.

Глядя Пиндару через плечо, я заметил, как задняя дверь приоткрылась, в щель осторожно заглянул чернокожий, приложил палец к губам и знаками показал, чтобы я потом вышел к нему. Дверь снова закрылась.

– Тебе лучше вернуться к гостям, - сказал я Пиндару.
– Они могут хватиться тебя. Я и так все понял.

– Ничего они не хватятся!
– возразил он.
– В крайнем случае решат, что я по нужде вышел.

– Скажи, Пиндар, а твой Светлый бог считается у вас очень могущественным?

– Он один из самых могущественных! Это бог музыки и поэзии, света и внезапной смерти, хранитель стад и отар, великий целитель и еще многое другое.

– В таком случае, раз он хочет, чтобы я непременно посетил то святилище, я так и поступлю. Он доверил тебе вести меня, а значит, тебе следует верить ему - ведь это он ведет нас обоих.

Пиндар потрясение покачал головой:

– Неужели ты так мудр именно потому, что не можешь ничего запомнить, Латро?

Мы еще немного поболтали, и он рассказал мне, как идет переоснастка кораблей Гиперида, а я ему - о том, что мы с чернокожим успели сделать в качестве слуг Каллеос.

– Вы здесь сотворили настоящее чудо!
– воскликнул Пиндар.
– Мне кажется, что я вернулся в прежние Афины и меня, естественно, пригласили на обед в один из лучших домов. Как ты думаешь, меня попросят читать стихи?

– Думаю, да.

Он с сомнением покачал головой.

– Вот главное неудобство для поэта: все друзья вечно считают тебя затейником! Но еще хуже то, что у меня сейчас ничего подходящего из новых стихов нет. Постараюсь увильнуть от выступления, если смогу, - предложу спеть всем вместе или сыграть во что-нибудь...

– Я уверен, ты что-нибудь придумаешь.

Глядя в сторону, он пробормотал:

– Я бы с куда большим удовольствием придумал, как поскорее доставить тебя в это святилище!

Как только он ушел, я бросился к задней двери. Из темноты мне, сверкнув зубами, улыбнулся чернокожий. На руках у него спала девочка.

– Это Ио, - сказал я, ибо еще помнил ее. Еще утром мы вместе с нею были на корабле Гиперида.

Чернокожий прошел на кухню, где было больше света, и изобразил пальцами одной руки, что все расстояние от гавани до дома Каллеос Ио прошла пешком.

– Вот как!
– сказал я.
– Ничего удивительного, что она так устала. Видимо, она незаметно шла за Пиндаром, стараясь, чтоб ее не заметили.

Чернокожий знаком велел мне следовать за ним. Он отнес девочку в одну из спален без крыши и положил на груду тряпья на полу. Потом приложил палец к губам.

– Нет, - возразил я, - если она проснется и не будет знать, как попала сюда, то страшно перепугается.
– Не знаю, почему я так решил - наверное, просто знал это, как и множество других вещей. Я тихонько потряс девочку за плечо, приговаривая: - Ио, ты зачем так далеко забралась?

Она открыла глаза:

– О, это ты, господин мой!

– Тебе следовало остаться с той женщиной, - сказал я.

– Но я принадлежу не ей, а тебе, - прошептала она.

– С тобой могло случиться все что угодно среди этих развалин. Да и все равно утром тебя придется отослать назад.

– Но я ведь принадлежу тебе! Светлый бог велел мне о тебе заботиться!

– Светлый бог велел это делать Пиндару, - возразил я.
– Так, по крайней мере, утверждает наш поэт.

Вид у нее был сонный, однако она не сдавалась:

– Пиндара послал тебе оракул. А меня - сам Светлый бог!

Спорить с ней, видимо, было бессмысленно, и я сказал:

– Хорошо, Ио. Но ты должна вести себя тихо и никуда не выходить из этой комнаты. Я укрою тебя потеплее, и ты поспи. Смотри, если Каллеос или ее девушки тебя обнаружат, то могут прогнать. В таком случае сразу иди к задней двери дома и жди меня там.

Я не успел договорить: она уже уснула. Чернокожий положил возле нее деревянную куколку, а сам растянулся рядом на полу.

– Да, - сказал я, - оставайся здесь. Хорошо, если у нее будет защитник.

Он кивнул - и, по-моему, тоже мгновенно уснул. Я еще даже не успел закрыть за собой дверь.

И вот сейчас я сижу на сломанном стуле у входа во внутренний дворик и слушаю пение Фаи. Рядом стоит лампа с новым фитилем; она горит ровно и ярко, так что я могу любоваться звездами и ущербной луной и одновременно записывать в дневник события сегодняшнего дня. Вряд ли теперь я усну. Если бы Каллеос вздумала меня поколотить, как своего раба, я, наверно, убил бы ее; только мне этого совсем не хочется. К тому же и сам я в результате могу умереть. Лучше буду пока писать, хотя глаза мои щиплет от усталости и они слезятся.