Молодежь смеялась в углу, дед Утюжок начал было еще какую-то смешную побасенку, и тогда Свиридон Карпович, убедившись, что собрались все уважаемые веселоярцы, откашлялся и по праву сельского комитета народного контроля первым взял слово.

– Тут, говорится-молвится, - сказал он, - не до смеха! Тут хоть ты махни рукою и плюнь.

– Зажмурься и убегай!
– крикнул кто-то.

– Э нет, кажется-видится, зажмуриваться не будем и убегать тоже!

Свиридон Карпович рассказал о деятельности народных контролеров Веселоярска, напомнил о ленинских заветах относительно рабоче-крестьянской инспекции, обрисовал значение контроля в совершенствовании нового этапа развития нашего общества.

– Но, дорогие товарищи, - перешел он к самому больному.
– Появился тут у нас какой-то субъект, или субчик, который топчет саму идею народного контроля по существу. Можем ли мы допустить, чтобы к такому благородному делу примазывался какой-то кляузник, ябедник, доносчик, пасквилянт, аноним-псевдоним, какое-то шпугутькало?

– Интересно, были ли в истории украинского народа пасквилянты?
– вслух подумал директор школы.

– А чем мы хуже других?
– пожала пышными плечами Зинька Федоровна.
– У нас все было.

– Было-то было, а теперь ставится вопрос так, чтобы осталось только прогрессивное и полезное, - заявил Свиридон Карпович.

Он рассказал о всех заявлениях Шпугутькало и о проверках этих клеветнических заявлений, дошел и до самой последней проверки.

– А это уже дописался и до нашего колеса для аистов, кажется-видится. В Карповом Яре у нас было столько аистов, что мы могли бы всю Голландию за пояс заткнуть, а из нового села они почему-то исчезли. Наверное, шифер им не нравится. Вот механизаторы и поставили возле чайной на бетонном столбе старое колесо от "Беларуси", чтобы загнездились на нем аисты. Аистов еще нет, а Шпугутькало уже туда вскочил и описал и столб, и колесо, и нас всех!

– Поймать его и посадить на колесо вместо аиста!
– крикнул кто-то.

– Так сверху он еще больше нас оклевещет, - ответили ему.

– Подумать только, когда-то говорили: не все бреши, что знаешь. А этот брешет уже и о том, чего не знает.

– О том, чего нет!

– И откуда оно у нас могло взяться?

– Само ли родилось или кто-то выстрогал?

– Это, считай, как гусеница, - сплюнул Петро Беззаботный.

– Наверное, ведьма, - заявил дед Утюжок.
– У нас в Карповом Яре еще до революции завелась было ведьма, ох и ведьма ж была! Коров доила до крови, но это еще не беда. А то, бывало, лягушек как напустит на село! Летают как оглашенные целый день. Или головастиков нашлет. Лезут тебе в рот, в ноздри, в глаза.

– А я считаю, что писать может только поп, - заявила Тоня-библиотекарь.

– Почему поп?
– удивился Гриша.

– А кто до революции писал доносы? Только попы. Об этом вся классическая литература говорит. И Чехов, и Коцюбинский, и Марко Вовчок.

– У нас поп, говорится-молвится, не будет писать, - объяснил Свиридон Карпович, - он же отделен от государства.

– Отделенные только и пишут!
– крикнул комбайнер Педан.

– Да еще, кажется-видится, - стоял на своем Свиридон Карпович, - отец Лаврентий при здоровье, а здоровый человек не будет писать. Пишет какое-то хлипкое, обиженное богом и людьми существо, калека косноязычная, у кого ущербна и душа и замыслы.

– Калека на голову!
– снова крикнул Педан, а дядька Обелиск припечатал:

– Найти, уничтожить как класс и никаких ему обелисков!

– Для этого есть закон, - спокойно напомнила Зинька Федоровна.

– Ага, закон!
– вспыхнула Тоня.
– Закон действует тогда, когда вас оскорбят действием, толкнут, дадут пощечину, наступят на ногу, украдут шапку. А анонимщик обливает словесной грязью на бумаге, пока его не разоблачат, как клеветника.

– Есть статьи, - объяснил Свиридон Карпович, - есть статьи, в которых все определено. А только к кому ты их применишь? Аноним - это, говорится-молвится, как фашистский снайпер на фронте: ты его не знаешь и не видишь, а он тебя сквозь оптический прицел как на ладони.

– Не снайпер, а паршивый пес: грызет своих братьев и радуется! впервые подал голос дед Левенец.
– Если говорить примерно, то мой предок полтавский полковник Левенец судил когда-то по Литовскому уставу, который признавало казачество. Сегодня о нем никто и не знает, а вот я могу напомнить. В Литовском уставе, в главе четвертой, артикуле сто пятом, о ябедниках сказано так: "Способствуя тому, чтобы злые люди за поклеп на людей невинных наказаны были, постановляем, если бы кто, забыв страх божий и стыд людской, выдуманные клеветнические речи донес и это на него явными доказательствами и убедительными знаками доказано было, тогда такому ноздря разрезана должна быть и уже такой, чтобы никогда ни к какой должности и ни к какому делу допущен не был".

– Разорвать ноздрю пасквилянту - это здорово!
– воскликнул Педан.

– Эге, - засмеялся кто-то, - он с этой ноздрей инвалидность себе оформит и пенсию будет загребать!

– Если бы судили показательными судами, никаких анонимщиков не было бы, - заявил Грицко Грицкович.
– А то "приравнивают к гражданам", вот и доприравнивались. Ошибка товарища Левенца заключается в том, что он своевременно не уведомил ни парторганизацию, ни общественность.

– Я предполагал, что этот Шпугутькало сам поймет, - произнес Гриша застенчиво.