– Везут на турецкий фронт, - хрипло сказал Архипенко, вспомнив, как он сам вместе с товарищами по полку плыл этим маршрутом.

Раненый снял с головы выгоревшую на солнце старую фуражку с помятой жестяной кокардой. Так он стоял, не покрывая головы, несколько минут, словно провожая похоронный кортеж, плывший по морю...

– Мабуть, полка два повезли, а скильки вернется?
– тяжело вздохнул Архипенко, продолжая стоять с непокрытой головой.

Когда караван остался далеко за кормой "Принцессы Христианы", Железняков отвел пехотинца подальше от других солдат и предложил покурить.

– Как сейчас настроение на фронте?

– Будь вин скаженный той фронт, - сплюнул Архипенко, сопровождая ответ крепким словом.
– Совсем загоняли солдата...

– А кормят в окопах как, хорошо?
– продолжал расспрашивать солдата Железняков.

– Як кормят?
– солдат опять выругался.
– Суп - хоть голову мой, пшонина за пшониною гоняется з дубиною... А куда податься нашему брату от такой жизни? На небо не вскочишь и в землю не заховаешься.

Анатолий обратил внимание на зарубцевавшийся шрам, который краснел на виске под короткими седыми волосами фронтовика.

– Это что, дружище, ранение?

– А ты думаешь, шо баба поцеловала, - горько усмехнулся раненый пехотинец.
– Мене неприятель любит, як кума. То в башку влепит пулю, то в руку. Вже третий раз до госпиталя еду. Но зараз я спокоен. Бильше не придется представлять свой лоб под турецкие, або под германские пули. Кажуть, що царь решил отпускать до дому воина, коли вин три або четыре раза ранен...

– О таком законе не слыхал что-то... Думаю, обдуривают вас... медленно проговорил Железняков.

Пехотинец насторожился:

– Обдуривают, кажешь? А може царь такое допустить? Солдат воюе за бога, престол и отечество...

Анатолий осмотрелся кругом.

– Вижу, Тарас, что многого ты еще не понимаешь. Немцы тоже говорят, что воюют за своего кайзера, Вильгельма.

Пробили склянки.

– Надо спешить на вахту. Прощай, дружище, - кинул Железняков уже на ходу.

Скоро Железняков топтался у раскаленных топок в жарком, тесном и душном котельном помещении. Его напарника Непомнящего еще не было.

Больно защемило сердце старого кочегара, когда он узнал, что вместо арестованного Волгина с ним будет работать тот человек, из-за которого его чуть не выгнали с парохода. Но ничего не поделаешь, надо подчиняться начальству.

Придя в кочегарку, Непомнящий сухо ответил на приветствие Железнякова, отворачивая суровое морщинистое лицо в сторону пылающей топки. Сутулясь, он обошел котельное помещение, проверил запас топлива и проворчал сердито:

– Занимался когда-нибудь этим чертовским делом?

– Занимался!
– откликнулся Анатолий.
– Но давно, почти два года назад.

– А зачем хвастал капитану, будто служил совсем недавно на волжском "Каспии"?.. Капитана ты мог провести, но меня не проведешь...
– Непомнящий ловким движением швырнул уголь в самую глубь топки.
– Вот так-то и шуруй! Начинай! Надо держать давление пара на пределе. А то механик шкуру сдерет с нас...

Железняков смотрел, с каким мастерством его напарник действовал лопатой, несмотря на то, что в кочегарке было очень жарко и душно. Грязные ручейки пота ползли по его щекам и лбу, попадали в глаза. Тяжело было и Анатолию. На каждом шагу подстерегали какие-нибудь неприятности. Он несколько раз больно ударился головой о пиллерс и сильно ушиб ногу. Томила жажда. Но вода в бачке отдавала углем, и пить ее было невозможно.

"Держись, не поддавайся, - подбадривал себя Анатолий.
– От первой вахты зависит твое будущее".

К концу вахты старый кочегар заметно смягчился. Его тронула стойкость, выносливость новичка.

Когда Анатолий, томимый страшной жаждой, подошел к бачку напиться, старик протянул ему свою бутылку с чаем:

– Здесь самая малость осталась, но все ж поделимся. Не пей из бачка. От такой воды может подохнуть даже кит. Подлость!

– Да, это не вода, а пакость. Надо требовать остуженный кипяток, сказал Железняков.

– Эге, чего захотел!
– смахнул Непомнящий грязной рукавицей пот с разгоряченного лица.
– Ты вроде ак бы с луны свалился.

– Да неужели ж невозможно добиться, чтобы хоть ода была хорошая! возмущенно говорил Анатолий.

– Вот так рассуждал и Андрей... Волгин, мой напарник. А ему заявили, что возбуждает матросов, так казать, на бунт против царя и капитана парохода...

Старый моряк вдруг осекся, поняв, что слишком разговорился. И до конца вахты не проронил больше ни слова.