— Чем могу помочь милиции? — деловито поинтересовалась она.

Синицын попросил вспомнить, какая фирма пятого июня снимала под свое мероприятие здание театра.

— Ой, это сейчас не просто. К шкафам не подойти. Я и сама без кабинета.

Там полы циклюют, — пожаловалась Галя. — Вам срочно?

— Да уж срочнее некуда, — ответил Слава. Он понемногу приходил в себя, хотя и не понимал до конца, как здесь оказался.

— Хорошо, я постараюсь. Вы посидите немного.

— А можно я поброжу по театру? — попросил следователь.

— Бродите, только не запачкайтесь. Везде краска и грязь, — предупредила его девушка и исчезла.

Синицын двинулся по театральным помещениям, которые по случаю ремонта меняли свои функции. В большем туалете для публики хранились костюмы и реквизит. Коридоры были завалены фрагментами декораций, а в актерских уборных громоздились банки и бочки с краской.

Вахтерша уверенно заявила, что через служебный вход последние полчаса никто не входил. Слава тем не менее заглядывал всюду, в надежде отыскать таинственного незнакомца. Он не подозревал вахтершу в обмане. Бабка могла его и не заметить. Но седоволосого пожилого мужчину среди костюмеров, гримеров и прочих служителей кулис молодой следователь не увидел. Заглянул он и в малый зал, где шла репетиция. Эраст Митрофанович сидел за маленьким столом, рядом со сценой и, наблюдая за артистами, делал в своей тетради какие-то пометки. Увидев Синицына, он сперва удивленно вскинул бровь, затем вспомнил молодого человека, махнул ему рукой и снова углубился в свои записи. Ни в малом зале, ни в креслах, ни на сцене среди артистов пожилого мужчины с темными глубокими глазами Слава тоже не обнаружил.

Он вернулся в закуток, временно служивший бухгалтерией, и стал ждать. Галя вкатилась словно шарик.

— Как же я могла забыть?! В тот день у нас было истинное столпотворение! В Россию приезжал внук великого художника Стерна. Сергей Юльевич Стерн здесь выступал. Зал снимали на паях «Общество любителей Святослава Стерна», Университет имени Стерна и Фонд культуры, носящий его имя. Народу было тьма.

Яблоку упасть негде. Если бы мы с Эрастом Митрофановичем представляли, какая куча народу станет топтать полы нашего театра, мы бы взяли с них в пять раз больше. Мы поначалу думали, что соберутся какие-нибудь старички и старушки, а тут набежали такие крутые ребята, каких не в каждом казино встретишь… Да и столько разных шикарных машин я раньше не видела, хотя у моего мужа «Мерседес».

Сопливые мальчишки на «линкольнах» подъезжали. И все с улыбочкой на лице.

Улыбки у них страшноватые, как маски.

Возвращался в райотдел Синицын на троллейбусе. Идти пешком от Покровских ворот до Бакунинской было бы слишком долго. Слава ехал и пытался осмыслить странные вещи, которые происходили с ним в последние дни. Все началось с поездки в Пушкино. Там, по дороге к даче Старовцевой, он отчетливо услышал голос, направляющий его по нужному адресу. И сегодняшний поход в театр, похоже, произошел не по его желанию. Синицын уже не был уверен, видел ли он седого мужчину со странным остановившимся взглядом или гонялся за призраком. Чья-то сильная воля помогала ему в следствии. Ясно ведь, что эта воля была заинтересована, чтобы он, старший лейтенант Синицын, переговорил со Старовцевой, встретился с бухгалтером Галиной и получил подтверждение в своих подозрениях. Его словно подталкивали к организациям, знамена которых украшал давно умерший старец. В пельменной, естественно, Слава никого не застал, поскольку отсутствовал полтора часа, а сотрудники райотдела с едой обычно управлялись минут за двадцать. Он хотел позвонить и выяснить, где Лебедев и Конюхов находятся в данный момент, но, вспомнив, что оставил свой мобильный телефон в портфеле, поспешил на службу. Капитан и старший оперуполномоченный встретили его раздраженно.

— Мы уже не знали, что и предпринять. В розыск тебя объявлять? Или по моргам звонить? — набросился Лебедев на Славу.

— Так, парень, не делают. Вякнул, что на минуту, и с концами, — поддержал капитана Конюхов.

— Знакомого встретил, — соврал Синицын. Ему пока не хотелось рассказывать о своем странном посещении бухгалтерши. Слава опасался, что коллеги примут его за идиота.

Капитан хмыкнул, но комментировать ответ коллеги не стал.

— Завтра ты, Синицын, начнешь работать приманкой, и мы будем за тобой топать, а сегодня двигайте с Конюховым по домам. Вы ночью не спали, и работники из вас сегодня хреновые, — посоветовал Лебедев. — А я в одиночестве почитаю роман твоего гения. Я тут главу начал. Об американском варьете он очень познавательно пишет.

Но Слава домой не поехал. Он решил все же пройти собеседование в «Обществе любителей Стерна». В троллейбусе старший лейтенант думал о странном совпадении.

Лебедев читал главу о бродвейском шоу, а Синицын сегодня побывал за кулисами наяву.

На сцене бродвейского театра голубоглазая красавица, придерживая за руку бравого молодца в ковбойском костюме, пела свою последнюю песенку. Тридцать герлс с ногами, растущими от ушей, пританцовывали в такт мелодии, сияя в свете прожекторов ослепительными костюмами. Основное достоинство нарядов заключалось в том, что, несмотря на обилие тканей, они оставляли прелести красоток доступными глазу зрителя. Партер и ложи были заполнены до отказа, в воздухе витал запах дорогих духов и одеколонов.

Сомерест Гувер покосился на соседнее кресло, где сидела Лионет Тоун — дама, пригласившая его на премьеру. Ее золотистые локоны, тщательно приготовленные к вечернему походу, поражали точностью размеров завитков.

Казалось, что каждое колечко скручивалось парикмахером отдельно. Если бы Гувер не знал даму близко, он мог бы подумать, что она в парике. Лионет ощутила его взгляд и ответила обворожительной улыбкой, продемонстрировав все свои тридцать два зуба, над жемчужным сиянием которых трудился самый дорогой дантист Нью-Йорка.

— Ты видел камень на шее Пак? — спросила она, продолжая держать улыбку.

Гувер встретил в антракте жену корейского миллионера, но не обратил внимания на ее украшение.

— Прелестный бриллиант, Бобо, — соврал он. Лионет не любила своего имени, считая его старомодным, и близкие называли ее Бобо.

— Бриллиант лежит в сейфе мужа. А на ней простая стекляшка, но сфабрикована мастерски, — ехидно возразила мадам Тоун.

В начале двадцатых мода носить в присутственные места подделки, а оригиналы держать в банковских хранилищах еще не наступила, и поступок госпожи Пак был для нью-йоркского бомонда шокирующе смел.